Кэролайн Грэм - Написано кровью

— Эми!

— …и что я собираюсь уйти из этого дома.

— Неужели ты сказала ей это! — Сью впала в какое-то оцепенение, она смотрела на подругу, словно бы удивляясь, что та все еще жива. — И что она ответила?

— Это было ужасно. Она начала говорить, что починит отопление и будет давать мне больше денег на продукты. Потом сказала, что я не могу уйти отсюда, потому что она обещала Ральфу присматривать за мной.

— О господи, тихий ужас!

— Вот именно. И это странно и страшно. Потому что я прекрасно вижу: это неправда, ничего такого она ему не обещала. Я не понимаю, зачем она хочет держать меня здесь на самом деле…

— Бесплатная рабочая сила…

— Нет. То есть, может быть, но это не главное. Мне кажется, у меня есть что-то, что ей нужно. Иногда я чувствую, что она за мной наблюдает. Бывает, работаю в саду или в доме, а она вдруг подходит так неслышно, что я не сразу ее замечаю. Это и правда очень страшно. Она ждет чего-то, Сью. И не хочет, чтобы я ушла, пока это не случится.

— Но тогда ты просто обязана уйти отсюда!

— Да, у меня есть план. Помнишь, я говорила тебе про объявления в журнале «Леди»? Я начну отзываться. Дело в том… Я могу давать им твой адрес? Не хочу, чтобы она знала…

— Конечно. — Перед Сью внезапно открылась перспектива одиночества, и на лице ее отразилось отчаяние.

— Не смотри так грустно, дорогая. Мы будем писать друг другу. Все время.

— Да.

— И я буду часто приезжать. Навещать Ральфа.

Пару часов спустя Барнаби в ожидании миссис Лиддиард набрасывал себе шпаргалки. Скорее подходы к вопросам, чем сами вопросы, потому что он, очень жесткий, когда требовалось припереть кого-то к стенке, предпочитал оставлять собеседнику пространство для отступления, петлять, широко раскидывать паутину. И нередко, выходя из его кабинета после подробного и тщательного допроса, посетители полагали, что просто приятно побеседовали.

Барнаби был терпелив, как хищник, который сторожит вблизи логова свою добычу. Кроме того, он искренне интересовался людьми, в отличие от Троя, которого люди занимали лишь постольку, поскольку могли быть полезны для дела, которым он занимался. Метод Барнаби приносил плоды. Люди рассказывали ему, чего и не собирались. Иногда даже то, что знали, сами того не подозревая.

Заглянула Одри Брирли и спросила, не нужно ли ему чаю или чего-нибудь еще. Почти в ту же секунду приехал Трой с миссис Лиддиард. Барнаби велел принести две чашки чая и переключил телефон на удержание вызовов. Трой сообразил, что он здесь de trop [57] Лишний ( франц. ). , и ушел в дежурку.

Старший инспектор повесил пальто Эми, предложил ей самый удобный в кабинете стул, а сам сел не за стол, а на диван. Они молча помешивали чай, и Эми с робким интересом осматривалась в кабинете.

— Это просто неформальная беседа, миссис Лиддиард. Раз уж нам не удалось поговорить в прошлый раз.

— Да, боюсь, что Гонория… — Эми осеклась, побоявшись проявить нелояльность к своей семье перед посторонними. Она отхлебнула из чашки. — Прекрасный чай. Благодарю вас.

— Я хотел бы спросить, — продолжил Барнаби, когда чашки были уже пусты, — о ваших впечатлениях от последнего вечера в «Приюте ржанки». Например, понравилось ли вам.

— О да! — воскликнула Эми. — Это было замечательно — познакомиться с настоящим писателем.

Она была восхищена, как и миссис Клэптон, если ему не изменяла память, учтивостью Дженнингса, его готовностью помочь, неподдельным интересом к занятиям собравшихся.

— Очень жаль, что все так быстро закончилось. Мне кажется, он нас всех вдохновил.

— А как вам показалось, мистеру Хедли вечер тоже понравился?

— Трудно сказать. Он был очень тихий, — Эми осторожно поставила чашку и блюдце на ковер, — бедняжка.

— Вам известно, что они с Максом Дженнингсом были знакомы прежде?

— Да. Рекс сказал об этом Сью. Он ужасно переживает. Чувствует себя виноватым. Э-э-э… а вы?.. То есть я хочу сказать, если бы вы… реабилитировали Макса… если бы стало ясно, что никакой его вины тут нет, это очень помогло бы Рексу. Понимаете, знать, что… — Эми замолчала, испугавшись, не совершает ли она что-нибудь предосудительное.

— Я уверен, мы решим эту проблему. — Барнаби улыбнулся, чтобы смягчить молчаливый отказ разъяснить ей все про Дженнингса. — Я так понял, что после встречи вы с мисс Лиддиард пошли прямо домой?

— Да. Я сварила какао, а потом поднялась к себе наверх поработать над книгой. Гонория пошла со своей работой в кабинет.

— А о чем ваша книга?

— О… — Эми вспыхнула от удовольствия: не каждый день ее расспрашивали о книге. — Легче сказать, чего там нет. Высокие финансовые сферы, торговля наркотиками, влюбленные, которые теряют и вновь находят друг друга, бесценная черная русская жемчужина, украденный ребенок.

— Звучит неотразимо.

— Я очень рассчитываю на эту книгу… — Эми немного расслабилась и откинулась на спинку стула.

Надо же, на ней все те же старенькие брюки и растянутый кардиган, что и в прошлый раз, заметил Барнаби. Сапоги поношенные, один разлезается по шву. Интересно, как у нее с деньгами? Должно быть, совсем худо, если она согласна жить в Гришэм-хаусе.

— Вам помогают занятия в кружке?

— В каком-то смысле. Мы читаем написанное вслух, но ни у кого из нас нет достаточного опыта, так что мы, пожалуй, не знаем, что с этим делать дальше.

— Что вы можете сказать про опусы Хедли?

— Несколько вяло. Он усердно работал над своими рассказами, но даже после правок они, по-моему, не становились лучше.

— А какого вы мнения о нем как о человеке?

— Не могу сказать вам ничего определенного, инспектор. Я недостаточно хорошо его знала.

— Неопределенное тоже подойдет.

На этот раз Эми взяла столь долгую паузу, что Барнаби уже потерял надежду дождаться ответа. И когда она все-таки заговорила, было заметно, что делает она это очень неохотно:

— Он напоминал мне персонаж виденного когда-то фильма. Пожилого человека — там иногда действие переносилось в прошлое, — который получил психологическую травму в детстве. Двое взрослых людей из разных слоев общества — а было это в чопорные эдвардианские времена — обменивались через него любовными письмами. Когда это обнаружилось, последствия были ужасны. Это разрушило всю его жизнь. Его лицо, его движения — все словно сковало льдом, стало безжизненным. Как будто у него совсем не осталось сил. — Эми нахмурилась, на ее хорошеньком личике были написаны жалость и страдание. — Вот таким был Джеральд.

— Как грустно… — искренне посетовал старший инспектор. И тут же добавил, рискуя вызвать ее осуждение: — Но в то же время как интересно.

— Да, — согласилась Эми, и видно было, что ей неловко за этот интерес. — Я много думала о нем. Пишущие просто ужасны. Они такие любопытные. Я придумывала ему прошлое. Разные истории…