Анна и Сергей Литвиновы - #останься дома и стреляй!

Она вспомнила: «А ведь действительно надо было пломбу поставить», и едва удержалась от истерического смеха.

Патруль прошел мимо. На противоположной стороне улицы – Робер, из французского представительства. Изучает памятные таблички на зданиях. Джеймс, американец, тоже не подвел – сидит в машине прямо у сквера.

Она вернулась на парковку, юркнула в салон и отправила сразу всем своим десятерым соучастникам сообщение: «Большая Никитская. Сквер. У барельефа. Ровно в 20.00 будьте готовы снимать. Только снимать. В происходящее не вмешиваться!!!»

Достала пятилитровую канистру и выплеснула жидкость на себя. Ее пробрало ознобом, в носу закололо. Сердце объяло страхом. Кто-то невидимый шепнул в ухо: «Может, не надо?!»

Но решение принято, анонс сделан и люди ждут. А бояться, отступать – это к слабым женщинам. Значит, абсолютно не к ней.

Димка опять отсутствовал, но сейчас Надя хотя бы не волновалась. Неприятно находить в себе низменные черты, но как хорошо стало, когда змея-искусительница Кассандра исчезла с лица земли! И, скажем честно, помогать в поисках убийцы куда приятнее, нежели пытаться оградить от ее тлетворного влияния самого Полуянова.

Надя еще раз перечитала письмо от своей новой знакомой Маргариты. Неплохо, очень неплохо! Полуянов должен оценить. Она вышла из почтового ящика и хотела выключить компьютер, но внимание привлек ярко-красный зигзаг – «молния» в новостях.

Надя краем глаза взглянула – и замерла.

Самосожжение журналистки у Красной площади! Лиза Горихвост обвиняет в своей смерти Россию! Кадры с места трагедии!

Дрожащими руками Митрофанова кликнула по иконке. Лиза Горихвост – нескладная, некрасивая, с влажными волосами и удивительно сейчас прекрасная – стояла у серой стены. На нее были нацелены несколько камер. Где-то совсем рядом истерили полицейские сирены. Она выкрикнула: «Нельзя жить в мире вранья!» Щелкнула зажигалкой и обратилась в ослепительно-яркий факел. В кадр влетели люди, повалили ее на землю, пытались погасить пламя, но огонь продолжал пылать.

Федеральные каналы событие проигнорировали, но Интернет и западные средства массовой информации бушевали. Надя с Димой сидели плечом к плечу у монитора.

Лиза Горихвост. Одна из самых «неудобных» правительству журналисток. Ярая противница непроверенной вакцины. Ненавистница подкрученной статистики. Ей неоднократно угрожали, ее обвиняли в клевете – судебное заседание должно было состояться на следующей неделе.

И она не стала ждать сфабрикованных обвинений – сама вынесла себе приговор. СМИ не сомневались: «русская Жанна д’Арк устала жить под постоянным прессингом».

«Она была слишком свободной для этой страны».

Нигде не говорили о том, что Лиза Горихвост лечилась в Клинике ментального здоровья, познакомилась там с медсестрой Касей. Зачем-то водила ее на лекции в Третьяковскую галерею и на выставку Моне. И совершила свое самосожжение через день после загадочного убийства любовницы.

Мои родители жили, как вся страна, – радовались квартирке в «хрущобе», отчаянно копили на машину и перебивались от зарплаты до зарплаты. А я всегда хотела не банально выбраться из нищеты, но совершить рывок. Перейти в другую касту.

Меня никогда не заставляли учиться – сама жадно хватала все, что могла взять. Любимой темы в школе не было – металась то в биологию, то в юриспруденцию, то в страноведение. И поступать в итоге решила на международную журналистику.

В универ – на бесплатное – попала единственная из класса. Сразу взялась за два иностранных языка, начала осваивать фотографию. Подрабатывала везде, где брали, – водила экскурсии, писала репортажи. Спала стабильно по три-четыре часа.

И уже со второго курса организм начал бастовать. Бесплатный врач рекомендовал покой и умерить амбиции. Платный психиатр предложил ноотропы и транквилизаторы. Конечно, от покоя я отказалась. Без раздумий продолжила гонку и теперь постоянно подстегивала организм стимуляторами, а на головные боли плевала.

Сразу после универа я получила грант на учебу в Штатах. Через какое-то время поехала туда же в аспирантуру. В итоге к тридцатнику в моем активе имелись дипломы МГУ и американская степень доктора философии. А также идеальный английский, приличный французский и работа в московском представительстве крутого информационного агентства, где я стремительно делала карьеру.

Но раз в полгода, осенью и весной, я обязательно ложилась в клинику. Легкие транквилизаторы, витаминчики, массаж, ванны, психотерапия. Без этой подзарядки я не могла. Когда стабильно сидишь в офисе до десяти вечера и спишь по четыре часа, хотя бы две недели в году можно вечерами смотреть на звезды, ходить на флоатинг и потом сладко дрыхнуть до полудня.

Я пока не принадлежала к бомонду – но крутую больничку себе позволить уже могла. Сосновый лес, мраморный туалет, отделение спа-процедур, заказное меню. И медсестры приятные – их, похоже, специально учили «считывать» состояние пациента. Есть у тебя настроение – медичка всегда задержится в палате. Поболтает, улыбнется, комплиментик отвесит. Черно на душе – молча подаст таблеточки или завтрак и выйдет вон.

Больше всех мне нравилась Кася. Глазищи-блюдца огромные, голубые – только утонуть, рука легкая – уколы лучше всех делала. И душа трепетная. Персонал, даже в дорогих клиниках, тебе по обязанности улыбается. Но Касюшка – искренне радовалась, когда мне было хорошо. А когда я хандрила – и у нее губки дрожали.

– Слишком ты нежная. Зачем в медицину пошла? – спросила я однажды.

– Да я б где-нибудь в хирургии и не смогла, – признавалась она. – Я спасать не умею. Зато ухаживать – очень люблю.

На следующий день она принесла мне маленькую подушечку и объяснила:

– Вчера, когда вы спали, шумно было, и вы большой накрывались. А под ней ведь жарко.

Подушечка – не больничная: мягкая, наволочка наглажена, с рукотворным цветочком.

– Сама вышивала?

– Да, – простодушно отозвалась Кася. – На дежурствах-то время есть.

Цветочком своим идиотским и разбила мне сердце.

Лет до двадцати я честно пыталась лепить отношения с мужиками. Ходила на свидания, целовалась, занималась любовью, даже иногда испытывала подобие удовольствия.

А после четвертого курса поехала на английские курсы в Брайтон. Однажды вечером, когда сидела на пляже и ела в гордом одиночестве мидии, мимо проходила девушка. Взглянула мимолетно, приостановилась и молча погладила меня по спине. Никакой там особой нежности – просто провела ладонью от шеи до лопаток. Но меня сразу будто током прошибло. А она спокойно спросила: