Ольга Баскова - Подлинная история ожерелья Антуанетты. Том 2

Проводив госпожу в последний путь, энергичная Зара стала исполнять все пункты завещания. Она отправила записку барону Боде, который, не ожидая смерти графини де Гаше, тут же примчался, оставив все дела. Жанна поручила доброму другу распродать её имущество, а вырученные средства отослать во Францию некоему господину Лафонтену. По рассказам, он приходился ей дальней роднёй. Чтобы ускорить события, добрый Боде сам выкупил её вещи на аукционе, а деньги переслал в город Тур. Александр Карлович написал родственнику Жанны большое письмо, интересуясь, кем же на самом деле была его так называемая тётя, но француз сначала ответил уклончиво, а потом и вовсе перестал писать барону.

Весть о смерти женщины, которая являлась прямым потомком французских королей, со скоростью звука облетела Крым. Таврический губернатор Нарышкин тотчас сообщил об этом Николаю I, и тот отправил к нему с депешей генерала Дибича, доскакавшего до полуострова всего за неделю. Нарышкин, получив депешу, приказал своему чиновнику Мейеру срочно ехать в Старый Крым и изъять из дома графини все шкатулки, которые он там найдёт. Чиновник ринулся исполнять приказание, но в сером домике, стоявшем в глубине огромного сада, отыскал лишь плачущую служанку, которая проводила его в комнату графини. Там царило опустение. Мейер увидел лишь голые стены, выщербленный пол — и больше ничего.

Армянка призналась, что всё имущество увёз барон Боде, и Мейер ринулся к нему. Боде не горел желанием отдавать хоть что-то доставшееся ему от графини, но голос чиновника и угрозы государя произвели на него впечатление. Он открыл дверцу резного шкафчика, очень изящного, подаренного Жанной в знак примирения, и вытащил чёрно-синюю шкатулку.

— В её пустой комнате я обнаружил баул, в котором лежала эта вещь, — признался он, со слезами передавая ларец Мейеру. Чиновник открыл его и побледнел.

— Пусто! — громко вырвалось у него. — Куда вы дели бумаги? Если вы не принесёте их сию минуту, вас арестуют и посадят в тюрьму!

Услышав эту угрозу, барон даже не побледнел. Будучи умным человеком, он подстраховался, когда нашёл шкатулку, запечатанную властями, которые вскрыли её первыми, и отправился к представителю ратуши. Тот при нём снял печати и дал письменное объяснение, что шкатулка была пуста. Это известие повергло Николая в шок. Старая дрянь перед смертью кому-то всё же передала бумаги. И их следовало найти. Через графа Палена, управляющего Новороссийскими губерниями, Нарышкину передали следующее указание от Александра Христофоровича Бенкендорфа — провести более тщательное расследование. Письмо шефа жандармерии кишело нервозностью. Он писал: «… видно подозрение, падающее на некоторых лиц, находившихся в дружеской связи с умершею близ Феодосии графинею де Гаше, в похищении и утайке бумаг её, кои заслуживают особого внимания правительства…»

Подумав, губернатор поручил расследование своему лучшему агенту Ивану Браилко. Он долго мучил расспросами барона, и тот, устав от бесконечных хождений в полицию, передал агенту два письма, поклявшись на Библии, что это всё.

— Если вы опрашивали её служанку, то наверняка знаете, что практически все бумаги графиня сожгла перед смертью. Впрочем, если не верите, лучше обыщите мой дом, я уже пожилой человек, чтобы каждый день волочиться в участок, — весело сказал винодел.

Браилко не решился это сделать: Боде славился своими связями с царской семьёй. Иван распрощался с Александром Карловичем и переслал письма в Петербург. Николай тотчас вскрыл их и прочитал. В письмах не было ничего крамольного. Покойная императрица писала Алексею Охотникову, что дочь Элиза — его родной ребёнок. «Глупости», — подумал император. Бросив письма в камин, Николай I счёл, что с графиней де Ла Мотт и её делишками покончено навсегда.

Жители Старого Крыма несколько лет наблюдали печальную картину. Высохшая женщина с крючковатым носом и густыми седыми волосами, одетая в чёрное платье, каждый день приходила на армянское кладбище, клала букет цветов на могильную плиту, понемногу скрывавшуюся под зелёным мхом, садилась на крошечную лавочку, тихо плакала, что-то говорила на своём языке, а потом медленно возвращалась в маленький домик, куда переселилась после смерти Жанны. В один пасмурный день она исчезла — и никто не знал, что с нею стало. Большая могильная плита, сперва привлекавшая внимание жителей Старого Крыма своей необычностью, постепенно уходила в землю, зарастала сорными травами. Путники, ради интереса посещавшие старое кладбище, заброшенное и запущенное, равнодушно проходили мимо неё, даже не предполагая, что под ней покоится прах женщины, некогда вершившей судьбы монархов.