Марк Фурман - Мораторий на крови

Или взять нашу культуру. Анатолий вспомнил, как не столь давно один из тригорских литераторов в своих мемуарах написал: «…Немногие знают, что Иосиф Бродский получил Нобелевскую премию вовсе не за стихи, а за свои эссе».

Такое «открытие», верно, удивило многих, не только его. И, поскольку по ряду других публикаций, в том числе и в центральной прессе, этого тригорского писателя можно было отнести к упертым антисемитам, а еврей по национальности Бродский вошел в русскую и мировую литературу прежде всего как выдающийся поэт, поиск Фальковским точного основания для награды увенчался успехом. Как следует из резюме Нобелевского комитета, Иосиф Бродский был удостоен премии по литературе в 1987 году — «За всеобъемлющее творчество, проникнутое ясностью мысли и поэтическим накалом». Об эссе ни слова. Зато четкие определения — «всеобъемлющее творчество» и «поэтический накал» — поставили все на свои места.

Возможно, он этим бы и ограничился, но в той же публикации писатель обращается к «заслугам» другого Иосифа, которого буквально возносит на пьедестал. Вот что он написал: «А теперь о другом Иосифе — Иосифе Сталине (Джугашвили). Стихи 16-летнего Иосифа высоко оценивались известными грузинскими поэтами, его современниками, а два или три стихотворения даже вошли в школьные хрестоматии по грузинской литературе после их публикации в газетах».

Каково? Сталин и Бродский — кощунственная попытка сопоставления творчества двух Иосифов — тирана и поэтического гения. И не случайно ниже писатель вновь обращается к Сталину: «Большая, почти безраздельная власть — тяжкий груз, обуза. Нормальному человеку хочется не только подчинять, но и подчиняться. И вот Иосиф Сталин начинает играть со своей дочкой Светланой в весьма любопытную игру. Дочка пишет отцу «приказы». Один из них: «21 октября 1934 г. Тов. Сталину И.В., секретарю № 1, приказ № 4. Приказываю тебе взять меня с собой». Сталин читает «приказы» своей дочки и оставляет короткие резолюции: «слушаюсь», «покоряюсь», «будет сделано». Если вдуматься, ситуация — прекрасный материал для короткого рассказа».

Писатель-антисемит называет Сталина «нормальным человеком». А как же его преступления перед народом, страной: массовые аресты и террор, лагеря ГУЛАГа, создание расстрельных «троек», «дело врачей», все прочее, вплоть до кровавых резолюций на сотнях приказов вождя? Кстати, вот общеизвестный факт: родители Гели Маркизовой, сидящей на руках у Сталина на знаменитом плакате «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!», были репрессированы. Нормально?

Позднее профессора медицины, врачи-психиатры расставят все по местам, поставив свой диагноз Сталину: «Маниакально-депрессивный психоз, шизофрения». И такой диагноз свидетельствует о том, что тирания, как кровавая форма правления, может сочетаться с интересом к искусству, стихам, классической музыке, даже детским играм. Кроме Сталина, другой яркий тому пример — Гитлер.

На какие-то мгновения невеселые мысли оставили Фальковского. Взгляд его ушел в безоблачное небо, где прямо над ним виднелась идеально ровная белая полоса. «Реактивный самолет, его и не видно, скорее всего — истребитель. Уж слишком высоко забрался, — прикинул он. — Летит себе пилот, ни о чем дурном не думает. Вокруг голубое небо, в сердце “Марш авиаторов”. А ведь и я хотел в летчики пойти, начитавшись Экзюпери, но родители восстали: “Пятый пункт, в летчики еврея не возьмут…”

Проследив теперь уже за распушенным, словно растрепанная девичья коса, следом в небе, Фальковский вновь вернулся на землю.

«Ну почему власть, правительство так не любит свой народ? — в который раз подумал он. — Ладно, вы без всяких границ и обоснований поднимаете зарплаты депутатам, министрам, армии чиновников, судьям, которые, жирея на народных харчах, превращаются в мини-олигархов. Но возьмем вопрос о времени, переводе стрелок…

И вот любящий сумрак и темноту молодой премьер-министр единолично, своей волей переводит стрелки часов на “летнее” время. Что ему плохое самочувствие, вялость и утомляемость миллионов, обострение заболеваний не только у молодых, но и пожилых людей? Он один, нас — миллионы. Его просят вернуть «зимнее» время, ссылаются на науку, медицину, выступают врачи, известные ученые, пишем мы — журналисты, но премьер-«сова» стоит на своем. Поистине — маразм крепчает…

А взять недавние события: проворовавшегося министра обороны и его любовницу, уголовное дело “вора в законе”, начальника УИНа России Реймера, Универсиаду и Олимпиаду в Сочи, проведенных с этаким купеческим размахом, на миллиарды народных денег? И это в стране, которая по экономическим показателям, зарплатам граждан, льготам для пенсионеров и инвалидов находится на уровне беднейших африканских стран. Вот и получается, что день ото дня властью принимаются разного рода жесткие и неправедные законы, фактически идет прямой террор против собственного народа.

И неожиданное принятие указа о моратории на смертную казнь, против которого выступает свыше двух третей россиян, — из той же печальной, в угоду США и Европе, государственной “рок-оперы”».

Покинув квартиру Левитина, Нинель на лифте спустилась вниз, присев в тени на скамейку во дворе, достала сигареты. Последние события не на шутку взволновали ее. Время близилось к вечеру, на электричку до Тригорска еще можно успеть. Едва фиолетовая струйка от «Парламента» устремилась вверх, как к ней подсел широкоплечий парень в зеленоватой футболке.

— Нина Николаевна, если не ошибаюсь? — вопросительно произнес он, достав красное удостоверение. — Шестой отдел ФСБ, капитан Бесконвойный. Только что полковник Колесников попросил меня подвезти вас к нам в ближайшее отделение. Как закончит дела с господином Левитиным, сразу и лично подъедет. Вам придется подождать не более получаса.

— Ну и фамилия у вас, капитан, — рассмеялась Нина, садясь в неприметную серую «Волгу». — Вы не из тюремного ведомства появились на свет?

— От отца досталась, — улыбнулся парень. — По молодости даже хотел сменить, сейчас, думаю, в самый раз.

Уже в машине Нина Бойко предалась невеселым размышлениям. Похоже, ее миссия подошла к концу. Неожиданно оборвалось знакомство с обаятельным Левитиным, закончилась связь с суровым любовником Папушей. Теперь он останется лишь в воспоминаниях, будет вычеркнут из ее жизни. Она предположила, что в централе ее ждет новый начальник, наверняка Папаша уже отстранен от должности… Вот только с писателем неувязочка вышла. Лучше бы он ее сначала трахнул, а потом эти ребята подошли. Хмель от коньяка у нее еще не прошел.

— Конечно, лучше бы… — вслух произнесла она, невесело улыбнувшись своим мыслям. Этот Виктор Семенович такой мягкий, пушистый, как бы взрослый Карлсон. Ведь всего-то десять-пятнадцать минут блаженства, что еще женщине нужно…