Ольга Баскова - Тиара скифского царя [litres]

– Сколько может стоить твоя квартира? – Он критически обвел взглядом стены, давно не знавшие ремонта. – Она находится не в самом хорошем районе. Мы выручим за нее сущие гроши. Этого даже не хватит, чтобы стать совладельцем в какой-нибудь летной компании. – Он резко отодвинул ее. – Нет, нет и нет. Завтра я встречаюсь с кое-какими людьми из криминальной среды, думаю, они предложат еще парочку вариантов. Жаль, у нас маловато времени.

Лиза опустилась перед ним на колени:

– Игорь, прошу тебя… Не нужно…

Мужчина словно не замечал ее:

– Мне нужно отдохнуть. Что-то я устал…

Он пошел в свою комнату, а Лиза снова села на диван и закрыла лицо руками.

Она поняла: Игорь настроен более решительно, чем ей казалось, и никакие заверения не помогут отговорить его от безумного плана.

«Беги от него, – шепнул ей внутренний голос. – Беги, пока не поздно. Он сам потонет и потащит тебя за собой. Ты не заслуживаешь этого».

Лиза решительно отмахнулась от назойливых мыслей и задумалась. Если любимый будет непреклонен и завтра, ей ничего не останется, как помочь ему. Тогда вариант с привлечением Сергея – не такой уж и плохой. Может быть, бывший муж, если захочет завладеть тиарой, подскажет что-то умное. Его мозг всегда хорошо работал, если нужно было что-то украсть.

Она вздохнула и ударила себя по колену сжатым кулачком. Решено. Если Игорь не изменит своих намерений, она пойдет к бывшему мужу.

Господи, Пресвятая Богородица, хоть бы завтра ее любимый забыл об этом страшном плане!

Одесса, 1892 г.

Дома, еще раз обговорив все детали, братья завалились спать, довольные собой, и в семь утра уже пили чай.

– Значит, забираемся в квартиру, – Шепсель еще раз представил картину ограбления бедного старика, – потом ищем, где он хранит деньги. Кстати, как ты думаешь, где он их хранит?

Лейба тряхнул головой:

– Думаю, он не особо заморачивался насчет тайника. Брат хозяйки меблированных комнат, а значит, и сама хозяйка, и ее контингент считают его бедняком, следовательно, в комнату к нему никто наведаться не собирается. Нам он доверяет и потому никак не ожидает, что мы навестим его скромное жилище. Согласен, братишка?

Шепсель хлебнул чай и кивнул:

– Верно. Если у него есть тумбочка, небольшой шкаф – монеты там. Если же нет, хотя комнаты и меблированные, старик наверняка спрятал их в старом саквояже, который – готов поспорить – у него есть. Ну а если не найдем саквояж, то…

Стук в дверь заставил его вздрогнуть.

– Это еще кто? – тихо спросил он. – Разве мы с тобой кого-то ждем?

– Надеюсь, это не полицейские. – Лейба тем не менее побледнел от страха. – Мы не сделали ничего плохого.

– Это точно. – Младший Гойдман встал и медленно направился к двери.

Какой-то нетерпеливый гость стучал по ней кулаками.

– Да открывайте же! – вдруг послышался надтреснутый голос Сазана. – Или вы там дрыхнете?

Братья переглянулись, и Лейба заморгал.

– Какого черта ему здесь нужно? – буркнул Шепсель, словно еще минуту назад не собирался грабить старика, и распахнул дверь.

Сазонов, уже слегка выпивший, во всяком случае, пропустивший самое меньшее полстакана, ввалился в комнату и сразу плюхнулся на стул, озираясь по сторонам.

– Я думал, у одного меня такая бедная обстановка, – хихикнул он и подмигнул красноватым глазом. – А вы тоже небогато живете, хотя, если судить по одежде, денежки у вас имеются. – Ротмистр вытащил бутылку из старой холщовой сумки неопределенного цвета, с пятнами, и поставил на стол с видом победителя. – Закуска у вас найдется, хотя бы самая завалящая?

Лейба завороженно наблюдал за действиями старика, а Шепсель послушно вытащил чесночную колбасу, глянцевые помидоры и хлеб.

Ротмистр довольно крякнул и вытер руки о засаленный сюртук, такой засаленный, что его можно было резать и жарить без масла.

– Дело у меня к вам, молодые люди. – Спина Шепселя, достававшего стаканы с полки, при этих словах дрогнула, но, когда он повернулся, лицо его по-прежнему выражало безмятежность.

– Какое дело, папаша? – поинтересовался Лейба, начиная приходить в себя. – Давай рассказывай, что привело тебя в такую рань. И какого черта ты приволок самогон? Мы по утрам не пьем.

– А вот тут вы ошибаетесь, – заверил их Сазонов, улыбаясь своим беззубым ртом, и его указательный, желтый от табака палец потерся о большой. – Что бы вы сказали, если бы я предложил вам деньги?

Гойдманы переглянулись.

– Какие деньги? – не выдержал Лейба, но Шепсель наступил ему на ногу.

Сазан снова крякнул, как утки из камышей.

– Обманывал я вас, молодые люди, – признался он, наливая в стакан мутную жидкость дрожавшей рукой. – Я нашел не монеты. Я нашел целый клад. Понимаете? Целый клад.

Младший Гойдман хрустнул пальцами, но ничего не сказал. Он боялся выдать волнение, охватившее с ног до головы.

– Ты нашел клад? – Лейба, как всегда, отличался нетерпеливостью.

Шепсель сверкнул на него глазами-сливами, и старший брат отправил в рот кусок хлеба.

– Да, ребятки, большой клад. – Сазан снова налил себе и потянулся за колбасой. – Боялся признаться в этом и продавал монеты по одной, чтобы никто не догадался о кладе. Не верю я одесситам, климат у вас такой, заставляет обманывать людей. – Он залпом выпил и вытер губы грязной ладонью. – Смешно получается. Не верю одесситам, а вот вам поверил, хотя вы тоже одесситы.

Братья молчали, не решаясь перебить старика. Лейба отщипывал крошки от куска хлеба.

– Понравились вы мне, молодые люди, – признался Сазан, – очень понравились. – Он расхохотался и закашлялся. Слюна летела изо рта вместе с кусочками хлеба, кашель звучал как скрип старого железа. – Представляете, много раз я в буфете монетами тряс, и хоть бы одна зараза за меня заплатила и угостила… Никто… Только вы, еще не зная о монетах, уважили старика. И я решил отблагодарить вас. – Ротмистр поднял глаза в небо. – Я верю в Бога, верю, что он зачтет мне все добрые дела. Сейчас я тоже хочу сделать одно доброе дело.

Шепсель, пряча глаза, плеснул старику в стакан.

– Я написал завещание, – продолжал ротмистр и подмигнул. – Нет, не потому, что болен тяжелой болезнью, но мало ли что может случиться. Вы знаете, я один как перст, жинка умерла, а деток Бог не дал. Зато послал деньжат на старости лет. Надо же их кому-то оставить? Почему же не тем, кто проявил к тебе уважение? А? Как вы считаете?

– Мы не смеем настаивать. – Голос младшего Гойдмана дрогнул, и в голове закружилась мысль: «Неужели?»

Поистине еврейское счастье повернулось к ним лицом, и в чубчике снова стало кисло.