Ольга Баскова - Тиара скифского царя [litres]

– Чтобы ты нашел этого Игоря Борисова, – процедил Парамонов, побагровев. – Видишь ли, он должен мне крупную сумму денег. Я уверен, что негодяй спасся и пытается скрыться, обманув всех. В противном случае он бы уже связался со мной.

– Догадываюсь, – хохотнул полковник. – Можем говорить откровенно, здесь нет прослушки. Он обещал тебе украсть тиару взамен на кругленькую сумму, я прав?

Парамонов отвел глаза:

– Допустим.

Дмитрий Борисович постучал ручкой по столу:

– Видишь ли, Сережа, эта история мне с самого начала показалась странной, и я даже имел долгий разговор с директором нашего музея Виктором Григорьевичем. Эти французы прибыли будто ниоткуда, нет, я не возражаю, из Франции, но они ездили по маленьким городишкам вроде нашего, минуя столицу. Это невероятно, согласись? Виктору Григорьевичу они показали какие-то документы, откровенно попахивающие липой, однако он убедил меня их принять, потому что музей сколько-то да заработает. Я думаю, это мошенники и все их сокровища – подделки. В пользу этой версии говорит и то, что самолет пропал, не долетел до Питера, а Париж молчит.

Огромные кулаки Сергея задрожали.

– Этого не может быть! – прошептал он. – Нет, только не это.

– Я предлагаю связаться с Интерполом, который, в свою очередь, созвонится с Лувром и все выяснит. – Дмитрий Борисович с жалостью посмотрел на кандидата в губернаторы, чувствуя его состояние.

Парамонов опустил голову.

– Звони, – обреченно проговорил он.

Через час мужчины знали, что дирекция Лувра понятия не имела ни о каких Жераре и Мортье, а тиара мирно покоилась в одном из залов величайшего музея мира.

– Все равно мне нужен этот прохвост, – упрямо твердил Сергей. – Я прошу тебя по возможности договориться с журналистами. Пусть негодяй, если он слушает новости, думает, что его тоже считают погибшим.

Полковник откинулся на спинку стула:

– Понимаю. Тогда он потеряет бдительность и раскроет свое местоположение.

– Разумеется, мы за ценой не постоим. – Из широкой лапы бывшего бандита в руку полковника перекочевал пухлый конверт. – Спасибо, рассчитываю на твою помощь.

– Тебе, наверное, нужен толковый человек, который отыщет Борисова? – поинтересовался Кретов. – У меня есть такой на примете. Сейчас в отпуске мой лучший оперативник. Скажу по секрету, он обожает работать и в отпуске, если ему хорошо заплатят.

– Отлично, – кивнул Парамонов и потер бычью шею. – Отправляй его ко мне, я дам необходимые инструкции.

Мужчины пожали друг другу руки, и кандидат в губернаторы покинул полицейский участок в полной уверенности, что его деньги вскоре будут возвращены. Конечно, хотелось бы получить тиару, но, раз такие обстоятельства, все к лучшему. Подделки ему не нужны, как не нужен черный пиар среди коллекционеров, пусть тоже черных.

Николаев, 1892 г.

На следующий день Павла Ивановича вызвали в участок, предъявили с десяток крестьян, высоких, чернявых и белобрысых, но среди них не было тех двоих – в этом он был уверен.

Окончательно раздавленный, не в силах попрощаться с Шепселем и передать Барбаре поклоны, он вернулся в Николаев, не подозревая, что Барбара-Шурочка, Сазан, Лейба и его друг Шепсель сначала сидели в лавке и делили деньги, которые им удалось заполучить у Рыльцева, а потом переместились в ближайший кабак.

Гойдманы ликовали: полиция накрыла несколько мастерских в Парутино по производству фальшивых монет, однако их контора осталась в целости и сохранности: в целях конспирации они перенесли ее в подвал лавки.

Братья были уверены, что где-где, а тут полиции не придет в голову делать обыск.

«Мы таки уже корпорация, – смеялся Шепсель. – Сазан штампует монеты, я рекомендую их покупателям, а Лева подставляет наших конкурентов. Так что дела идут прекрасно, вот что я имею вам сказать».

– Я всегда говорил, что к продаже монет нужно подходить избирательно. – Старик-ротмистр, нос которого стал еще лиловее, глаза еще краснее и еще крошечнее, как щелочки, как всегда, присосался к стакану с водкой, с ней, родимой, он в последнее время расставался на очень короткое время – когда лил монеты.

Его глаза с каждым днем видели все хуже и хуже, и братья, чувствуя все большее раздражение к этому человечку, понимали, что им придется сменить мастера.

Ох уж эти его бесконечные запои… Пьяный, как известно, себя не контролирует и может разболтать где угодно и кому угодно их великую тайну. А старик чем больше хмелел, тем становился словоохотливее.

Сколько раз они удерживали его от откровений с первым встречным! Но кем же заменить Сазана? Попробуй отыщи таких умельцев…

Во всем Очакове, да что там Очакове, во всей Одессе не найти подобного мастера! Нет, мастера, конечно, имелись, но не все хотели зарабатывать мошенничеством.

Шепсель вздохнул и вытер лоб. Ладно, он еще подумает об этом, но не здесь, в грязном кабаке, с лоснившимися от жира столами, которые половой протирал нечистой тряпкой.

Гойдман вздрогнул от гула и криков.

С улицы зашла толпа людей, страждущих выпивки, и хозяин засуетился, забегал, приказывая половым тащить новые и новые бутылки и закуски.

– Я считаю, что нам удалось сорвать неплохой куш, – заметил Лейба, поморщившись от громких голосов и запустив руку в черные волосы. – Бедняга Рыльцев ничего не заподозрил.

– А как крестьяне, которые дурачили нашего друга Рыльцева, не подведут? – поинтересовался младший, нанизывая на вилку маленький соленый помидор.

Лейба покачал головой:

– Они из далекой губернии. Сразу после сделки я посадил их на поезд и отправил домой. К тому же они были связаны только с нами, а к нам пока не ведет ни одна ниточка. Ты все предусмотрел. – Он с восхищением посмотрел на брата, как всегда считая его гением.

Лейба восхищался не только его талантом продумывать каждую аферу и артистически проигрывать ее. Его изумляло, что почти неграмотный младший брат (как говорил о себе Шепсель – «два класса и три коридора») за несколько лет пребывания на раскопках стал настоящим специалистом. У него получалось если не все, то почти все потому, что он всегда досконально изучал дело, к которому собирался приступить. Шепсель выучил латынь и древнегреческий. Конечно, он знал эти языки не в совершенстве, но перед тем, как их накрыли с мраморными плитами, уже прекрасно разбирался в падежах и писал без ошибок Ну, почти без ошибок. И если бы его учил не московский студент, а какой-нибудь профессор, Шепсель стал бы вровень со Штерном.

– Да, мы сегодня сорвали хороший куш, – подала голос и милейшая Сашенька-Барбара, скромно сидевшая на стуле, сложив руки на коленях, – ни дать ни взять барышня из благородной семьи. – Не верится, что завтра мне уже не придется гулять с этим мерзким Рыльцевым. – Она закатила глаза. – Боже, как меня тошнило от одного его присутствия.