Ольга Баскова - Тиара скифского царя [litres]

Игорь прерывисто задышал, буквы запрыгали перед глазами, он откинулся на спинку стула и тихо застонал. Миллион долларов, казалось, уже лежавший в кармане, снова стал далеким и недостижимым.

Игорь резко поднялся, опрокинув стул и вызвав недовольный взгляд какого-то ботаника в роговых очках, сидевшего за соседним компьютером, виновато улыбнулся и вышел из кафе, но в отель идти не хотелось. Его раздражала Лиза, раздражала до чертиков, до оскомины, и он повернул к маленькой набережной.

Облокотившись на парапет, он достал пакет с многострадальной тиарой и, размахнувшись, бросил ее в серую воду, а потом, дойдя до первой попавшейся скамейки, видимо облюбованной художниками граффити (посередине сиденья красовался жуткий зеленый череп), опустился на нее и закрыл лицо руками. Его сгорбленная фигура выражала скорбь и отчаяние, и те немногочисленные прохожие, которые спешили мимо, удивленно смотрели на Игоря, но ни о чем не спрашивали.

– О, привет! – услышал он звонкий знакомый голос и поднял глаза.

Мария, одетая в облегающее черное с белым платье, подчеркивавшее стройность фигуры, присела рядом.

– А я смотрю, вы или нет. – Она будто не замечала его состояние, и летчик был ей за это благодарен. – Видите? – Длинный палец указал на противоположный берег реки, где экскаваторы рыли котлованы. – Это моя стройка. Курортное место, мне удалось, как говорится, забить эти участки, и теперь здесь будет коттеджный поселок.

Он с восхищением посмотрел на нее:

– Какая вы энергичная, деловитая! Меня всегда привлекали такие женщины.

Девушка усмехнулась:

– Ой ли? Зато природа обделила меня красотой. Вы не можете не замечать, что я не просто непривлекательна – я уродка.

Мария вдруг сразу посерьезнела, и Игорь понял, что она говорит искренне. Видимо, девушка с удовольствием отдала бы все свои деньги, только чтобы стать хоть чуточку красивее. Ему стало ее жаль.

– Мне никогда не нравились красавицы, – сказал он, стараясь не смотреть ей в глаза. – Вы видите это по Лизе. Ее трудно назвать королевой красоты.

Мария вздохнула:

– И все же она более привлекательна, чем я.

– Я вижу, вас не переубедить. – Игорь встал и протянул ей руку. – Если вы сейчас свободны и знаете какое-нибудь кафе неподалеку, где хорошо готовят, я вас приглашаю на ужин.

Ее грустная улыбка была ему ответом.

– Я с удовольствием. Да, тут неподалеку очень даже хорошее кафе. Любите ли вы блюда русской кухни?

Летчик почувствовал, что проголодался. Действительно, последний раз они ели еще в лесу, прикончили на двоих последнюю банку тушенки без хлеба. Вряд ли это можно было назвать обедом.

Он подумал, что вообще-то непорядочно оставлять Лизу одну в отеле, без денег, такую же голодную, как и он, но бежать за ней и вести ее в кафе вместе с Марией – об этом не могло быть и речи. Он уже четко решил, как будет вести себя с девушкой, которая может принести ему счастье.

– Хотите, поедем на машине, но можем и пройтись, – предложила Мария, раскрасневшись от радости.

Она сама не знала почему, но Игорь ей нравился. В нем было что-то от настоящего мужчины – во всяком случае, в ее представлении.

Очаков, 1895 г.

Генрих Штерн мирно пил чай из стакана в серебряном подстаканнике, купленном на аукционе за немалые деньги, и перелистывал книгу о скифских царях. Он думал о том, что на античных вещах из Ольвии уже не заработаешь, их стоит покупать только для музея, но не для продажи. Гораздо дороже стоили вещи, когда-то принадлежавшие скифам. И коллекционер признавался сам себе, что готов отвалить за какую-нибудь скифскую драгоценность достаточно звонкой монеты.

Однако пока копатели несли в его музей то, что уже имелось: осколки мраморных плит, монеты, которых становилось все меньше и меньше. Все подвергалось тщательной проверке, и Штерн с горечью признавал, и мошенников не убавлялось, в отличие от антикварных вещей.

Когда к нему зашел Гойдман, он поднял на него усталые серые глаза и спросил, увидев мешок:

– Вам удалось обнаружить что-то интересное?

На лице Шепселя не отразилось никаких эмоций, разве что немного интереса.

– Да, господин Штерн, я рискнул приобрести у одного крестьянина, показавшегося мне честным человеком, одну забавную вещицу. – Он вытащил кусок мраморной плиты и положил на стол перед антикваром. – Я думаю, это не подделка. А что скажете вы?

Генрих отодвинул подстаканник и осторожно взял в руки кусок мрамора. Если он и был состарен, то довольно искусно. Но часть какого-то текста на осколке читалась довольно хорошо, и антиквар кинулся к своим фолиантам, чтобы найти упоминания обо всей плите.

Ему показалось, что он видел нечто подобное в книгах. Память и на сей раз не подвела Штерна.

В одной из книг по археологии он обнаружил то, что искал.

Шепсель, сам того не зная, принес ему осколок плиты, обнаруженной еще в 1820 году, еще до своего рождения, на которой был написан древний декрет: скифский царь Сайтафарн угрожал жителям Ольвии, и тогда ольвийский купец Протаген, очень богатый и влиятельный, принес ему в дар девятьсот золотых монет. Жестокий царь пощадил ольвийцев.

К сожалению, нижняя часть декрета была отбита, и текст не имел окончания.

Штерн почувствовал, как от волнения закружилась голова. Судя по всему, Шепселю удалось достать осколок этой плиты, и теперь они могли прочитать окончание декрета. О боже, неужели…

Руки антиквара дрожали, буквы расплывались в глазах, но он все же прочитал, что, кроме монет, для жестокого царя лучшие ольвийские мастера изготовили произведение искусства – корону, тиару. В декретах древних ольвийцев все описывали очень подробно, и тот, кто выбивал текст, не забыл про тиару.

– Сколь… Сколько вы за него хотите? – Генрих потерял дар речи.

Шепсель улыбнулся:

– Допустим, нисколько.

Нижняя челюсть антиквара отвисла от удивления.

– Вы – и нисколько? Позвольте узнать почему.

Гойдман развел руками.

– Знаете, если человек любит деньги, это еще не значит, что он неблагодарная тварь. Вы многому научили меня, господин Штерн, и делали это тоже безвозмездно. Так что примите этот осколочек античности от чистого сердца. – Шепсель прищурился. – Вы действительно считаете, что это ценная вещичка?

– Я должен еще раз хорошо его осмотреть, – Генрих ушел от ответа, и Гойдман подумал, что предприятие «Троянский конь» началось удачно.

Эксперт не увидел подделку, радостный до смерти, что Гойдман в кои-то веки безвозмездно пожертвовал что-то музею, он заглотнул крючок, и теперь можно было приступать к основной части великой аферы.