Ольга Баскова - Тиара скифского царя [litres]

Тиара, скорее всего, была изготовлена и подарена скифскому царю в знак примирения во время конфликта, упоминаемого на плите. Недостающий текст о тиаре предположительно был размещен в том месте, которое отсутствует (угол плиты отбит).

Шрифт же надписи на тиаре во всех деталях совпадает со шрифтом декрета в честь Протогена. Сама надпись с точки зрения греческой эпиграфики безупречна.

Вывод – тиара представляет огромную историческую и художественную ценность».

Шепсель мысленно аплодировал сам себе.

Подумать только, австрийские специалисты единогласно признали тиару подлинным шедевром античных мастеров, преподнесенным богатым ольвийским гражданином Протогеном скифскому царю Сайтафарну!

Можно было начинать торг. Гойдман закрыл глаза.

Ему уже мерещилась огромная сумма денег – целых сто тысяч рублей – такая огромная, что ее просто невозможно было представить.

Ох, как хорошо заживут они с Лейбой! Купят большой дом, женятся на самых красивых девушках, будут есть на золоте и серебре.

На минутку он забыл, где находится, и Бруно Бухеру пришлось повторить вопрос, сколько же хочет за тиару уважаемый негоциант.

Шепсель нахохлился, как попугай, и выпалил сумму.

Почтенные старцы переглянулись, начали что-то говорить, размахивая руками, и переводчик сообщил ему, что сумма очень велика, но если он сбавит треть, они забирают тиару.

Гойдман сказал, что ему необходимо подумать, и уже был готов пойти навстречу – даже две трети суммы они с братом никогда не держали в руках, но тут вспомнил, что это не единственный музей в мире, есть еще Лувр, на который он и замахнулся в конце концов, где спонсоры значительно богаче и можно рассчитывать на огромные деньги.

Он попросил переводчика передать господам: мол, господин Гойдман был рад с ними познакомиться, но тиара стоит значительно дороже, чем они хотят за нее предложить, поэтому он вынужден откланяться.

Почтенные старцы, услышав его решение, снова поцокали языками, теперь уже с сожалением, поохали, поахали, но отпустили его с миром, потому что прекрасно понимали: он прав.

Сын сапожника подумал: таки да, тиара стоила еще дороже, чем он определил для нее. В Лувре надо бы запросить еще больше – скажем, двести тысяч. Двести и сто – это две большие разницы. И нужно поторопиться, по возможности завтра же выехать во Францию.

Он тоже разохался и разахался, чуть не пустил слезу: о, господа не представляют, как ему хотелось видеть эту драгоценность в их музее! Но у каждого произведения искусства своя цена, и они должны это понимать. А он благодарит их, таких известных ученых, за теплый прием и внимание к его сокровищу.

Гойдман долго пожимал сухие руки экспертов, заглядывал в стальные глаза, думая о том, что действительно им благодарен. Их оценка стоила многого!

А потом, шагая по чистым, будто вылизанным улочкам Вены, Шепсель тихонько напевал. Он был очень доволен собой. В принципе он предполагал, что у Венского музея не хватит денег, и даже говорил об этом Лейбе.

Нет, он не потратил время зря, его комбинация напоминала шахматную и была многоходовой: ей позавидовали бы знаменитые шахматисты.

Слава о тиаре теперь покатится по Европе и уже скоро достигнет Лувра, может, даже сегодня.

Однако сын сапожника не знал, как его примут в знаменитом музее, и пошел прямиком не в гостиницу, а на престижную улицу Маргариты, в антикварную лавку своего австрийского коллеги Антона Фогеля, тощего рыжеволосого немца, немного знавшего русский язык (его родители долгое время жили в России) и выражавшего бурные восхищения тиарой.

Шепсель рассказал ему о своей неудаче в Венском музее искусств, и Антон щелкнул пальцами:

– Герр Гойдман, вам повезло. Минут через десять ко мне заглянет знаменитый маклер Шиманский. Он предлагает антиквариат всем известным музеям мира. Он прекрасно знает дирекцию Лувра и поможет. О, я в этом уверен.

Гойдман похлопал себя по бокам, мысленно похвалив за сообразительность. Правильно, уж он, сын одесского сапожника, своего не упустит – вцепится в этого маклера руками и ногами и не мытьем, так катаньем заставит его прорекламировать тиару в Лувре.

И когда интеллигентный молодой мужчина приятной наружности появился в лавке антиквара, Гойдман взял его под руку и с помощью своего приятеля Фогеля втолковал, какое сокровище находилось у него в чемодане.

Вскоре они заключили сделку, и все золотые изделия – тиара в первую очередь – перекочевали в сейф венского антиквара.

Шиманский ударил себя в грудь и торжественно пообещал, закатив глаза:

– Вот увидите, господин Гойдман, не пройдет и недели, как эта тиара будет украшать Лувр.

Шепсель вышел на улицу, поглядел на желтую – почти как в Одессе – луну, освещавшую его путь, и почувствовал, как медленно, но верно возносится в рай.

Гурьевск, наши дни

Мария лениво потянулась в кровати и погладила по плечу дремлющего Игоря.

– Вставай, дорогой, мне пора. Отец наверняка уже названивал мне, а я выключила телефон.

Летчик зевнул:

– И напрасно. Почему бы тебе не рассказать ему обо мне?

Она лукаво блеснула глазами:

– А не рано ли?

– Ты веришь в любовь с первого взгляда? – поинтересовался Борисов, сознавая, как пошло звучал его вопрос.

Мария сморщила горбатый нос:

– Мы не дети, Игорь. И не надо говорить ерунду. Мне было хорошо с тобой.

– И все? – удивился он.

Девушка улыбнулась:

– А что тебе еще нужно? Что ты хочешь услышать? Что, кроме объяснения в любви? – Она всплеснула руками. – Впрочем, знаю. Даю слово, что папа возьмет тебя на работу, как только купит самолет. А пока, – она сузила выпуклые глаза, – а пока я беру тебя своим водителем.

Он прижался к ее теплому плечу:

– Только водителем? Меня это не устраивает.

Она покраснела:

– А как же Лиза? Мне показалось, она тебя любит. Что, если до нее дойдет…

– Что я люблю другую? – отозвался летчик. – Видишь ли, дорогая, Лиза мне никто. Я познакомился с ней, и эта женщина увязалась со мной в путешествие, в общем, прилипла как банный лист, и постоянно что-то рассказывала о тяжелой судьбе. Мол, если она не забудет то, что с ней произошло, то может покончить с собой. Я пожалел бедняжку, не ожидая, что она каждому встречному и поперечному будет рекомендоваться моей женой.

Мария вдруг сделалась грустной, словно кто-то невидимый стер улыбку с ее лица.

– Мне ее жалко, – сказала она. – Как ты намерен дальше с ней поступить?

– У меня есть деньги, – сказал Игорь. – Я готов отдать ей все, чтобы она или вернулась в родной город, или поселилась здесь, подальше от нас.