Эдуард Хлысталов - Библиотечка журнала «Советская милиция» 4(28), 1984

Глубокой ночью Новиков ползком добрался до кустов терновника, продрался по ним до оврага, пошел в сторону жилья. Оказался на чьем-то крылечке. На слабый стук дверь приоткрылась. Увидев почти голого человека, женщина отпрянула, но потом несмело подошла к нему, помогла войти в дом. Забинтовала раны, накормила, дала одежду и проводила в лес, подальше от опасности.

— Часто он вспоминал свою спасительницу, — проговорила Зинаида Сидоровна. — Все говорил, как только окрепнет, отправится на розыски этой Анны Окуневой…

Когда Андрей Петрович рассказал об Анне Григорьевне Карповой из Хартусской, женщина даже застонала от досады.

— Ой, лишенько! Выходит, запамятовал он ее фамилию-то. Все говорил, что она у нее на рыбный лад.

Василий подробно об этом написал и отправил письмо. После его смерти приезжал молоденький офицер, расспросил, как тот оказался на хуторе, где погиб. Побывал около Харитоновой скалы и уехал обратно в город. Больше Зинаиду Сидоровну никуда не вызывали и не о чем не расспрашивали…

Перед тем, как уехать назад, Золотов разыскал могилу Новикова. Она находилась на опушке дороги, обнесенная заборчиком, обложенная дерном. На могильном холмике стоял памятник с пятиконечной звездочкой.

Не забыт солдат. Над ним шумит лес, низко склоняются полевые цветы.

О СВОЕЙ поездке Золотов рассказал Елисееву и Казанцу. Председатель горисполкома не мог спокойно слушать: ахал, качал головой, вскакивал с места, а когда полковник закончил, радостно произнес:

— Так, так, палки-моталки! Значит, нащупали ниточку.

— Что верно, то правильно! — вторил ему Елисеев. — Но эти данные только начало. Их надо подкрепить другими свидетельствами и постараться отделить реальные факты от вымысла… Тем более, что у нас есть и несколько других версий, над которыми тоже работают…

— Ты что, Виктор Сергеевич, считаешь показания женщины с четвертой караулки фантазией? — не утерпел Казанец.

— Как-никак эти сведения получены из вторых рук да еще через тридцать пять лет! То, что вам удалось установить место лагеря в совхозной усадьбе, это чрезвычайно важно.

— Важно и другое: ездовой Скороходов не виновен в провале Михеева. Наоборот, подтвердилось, что он действительно, с риском для себя, предупредил Федора Лукича об опасности. — По голосу Золотова можно было понять, что он не разделяет сомнений более молодого собеседника. — Не может ли он нам помочь выяснить: кто выдал разведчика? Возможно, во время следствия и суда он умолчал о некоторых фактах?

— А что? Это верно! — поддержал Андрея Петровича бывший партизанский командир. — Пусть Золотов и съездит к нему.

МОЛОДАЯ доярка, выслушав Золотова, крикнула в сторону:

— Дядя Герасим, к тебе гость пожаловал!

Рыжебородый мужчина, разгружавший подводу, бросил на землю тяжелый мешок, вытер рукавом рубашки с лица пот и стал внимательно рассматривать маленькими, глубоко посаженными глазами собеседника. Весь его вид так и говорил: «Это еще кого нелегкая принесла?» Недовольно ответил он и на приветствие.

— Где вы работали во время оккупации, Герасим Васильевич? — спросил его Золотов.

Во взгляде ездового промелькнула тревога.

— Тут уже был один, все допытывался: что да как? Я его живо наладил от себя, в угловой дом по улице Красной и Советской… Там оба мне все знают. Обратитесь туда и вы, гражданин.

На углу этих улиц в Горске находился отдел КГБ.

— Мне лично с вами поговорить надо, — стал настаивать Андрей Петрович. — Это в ваших же интересах…

По тому, как без официальной строгости посетитель высказал просьбу, Скороходов догадался, что перед ним человек, пришедший на ферму не по долгу службы.

— Расскажи, расскажи, дядя Герасим, как ты раньше разных господ на фаэтоне катал, — с усмешкой посоветовала женщина, издали услышавшая беседу.

— Хватит тебе зубоскалить, сорока, при постороннем, — огрызнулся он. — Иди, занимайся своим делом, не встревай в мужской разговор!

Та пожала плечами и не спеша скрылась за дверью коровника.

— Каждая малявка теперь попрекает меня прошлым. Но я зла на людей не держу. Что было, из жизни не выбросишь. — Скороходов достал из кармана папиросы, одну из них сломал, в сердцах бросил в сторону, закурил другую. — В те годы извозчиком рыскал, господ разных и вправду катал… Когда и груз брался перевозить. Жить-то надо было как-нибудь. Четверо детей все-таки.

— Федора Лукича Михеева знали?

— Еще бы! — невольно вырвалось у него восклицание. — Следователи все напирали, чтобы признался, что я выдал его гестапо. Только я не был виновен в его гибели…

— Это мне известно. Знаю, что вы предупредили его о провале.

— Да неужто правда? — Скороходов весь напрягся, еще не веря в сказанное. Растерянно смотрел на собеседника. — Кто же вам это открыл?

— Нашел знакомую одного заключенного, с которым в концлагере перед смертью находился Федор Лукич. Мне только непонятно, как вы оказались с немцами в ту ночь?

— Будь она проклята, эта ночка! Не она, жил бы я и никаких тревог не знал. — Мужчина дрожащей рукой растер папироску, швырнул ее. — Сколько лет прошло, а помню ее до самых что ни на есть подробностей.

— Так как же это произошло?

— Только прилег спать, слышу кто-то стучит в окно: «Герасим, разговор есть», — кричат с улицы. Беспокоить и раньше беспокоили в то время. Ну, думаю, опять кого-то неладная принесла, будут просить перевезти что-нибудь. Выхожу во двор. Смотрю, стоят двое. «Запрягай лошадей, Скороходов, в лес партизан повезешь», — говорит высокий здоровенный мужик. Присмотрелся и вижу: стоит передо мной Сенька Лисицкий, гестаповский кат. Смекнул я, что это не партизаны, и говорю: «Катитесь к чертям собачьим со двора, не то патруль скличу!». «Я тебе скличу, — сует мне в лицо дуло нагана Сенька. — Запрягай, не то сейчас поставим к стенке!». «Да отстаньте вы! — говорю и пытаюсь улизнуть в хату. — Никуда я с вами не поеду!» Но анафема Сенька схватил меня за грудки да как треснет по скуле, так я и оказался под повозкой. «Хоть убей, ни за что в лес не поеду!» — говорю я, и опять Лисицкий, подлая душонка, мне хотел съездить. Но его остановил второй: «Не трогай его, Лисицкий». И обращается ко мне: «Запрягай лошадей, хозяин, я — переводчик гестапо». «Без пропуска-то нельзя!» — стараюсь открутиться от них. «На вот пропуск, самим господином комендантом подписан сроком на три месяца. Будешь им пользоваться в любое время суток». — Переводчик сует мне пропуск. О нем я уже давно мечтал. Соблазнился, дурак, запряг лошаденок. На окраине въехали в какой-то двор. А там уже стоит вторая подвода…

СКОРОХОДОВ волновался, с трудом подбирал слова. Золотов вслушивался в них и представлял, как тогда в темноте лошади копытами выбивали из мощенной булыжником улицы искры, как продолжалась эта полная драматизма поездка.