Кристоффер Хольст - Летний сон в алых тонах [litres]

– Он терпеть не мог, когда я курила. И не потому, что я делала это часто, как в восемнадцать или девятнадцать лет – в последние годы я почти не курила. Так, только от случая к случаю, на прогулках или вечеринке, где есть балкон. И если я приходила домой и от меня пахло дымом, Данне сразу мрачнел, даже спать со мной в одной постели не соглашался – стелил себе на диване. Представляешь? НА ДИВАНЕ. Ума не приложу, как он мог учуять запах. С таким нюхом ему бы в полиции собакой-ищейкой работать. Он, кстати, даже внешне был немного похож на овчарку. И знаешь что, Адам?

– Нет…

– Теперь, когда его больше нет рядом, я могу курить столько, сколько захочу. Хоть круглыми сутками. Круто, правда?

Он забавно выгибает одну бровь.

– Ну, если ты так говоришь, дорогая Силла. Независимость – прекрасное чувство.

А ведь он прав, думаю я. Абсолютно прав! Посреди пьяного дурмана на меня словно нисходит озарение. Независимость! Словно передо мной в этот вечер сидит Далай Лама. Ведь именно об этом и идет речь. В последние годы я была как зомби! Жаждущий надежности, как наркоман героина, сметанно-луковый зомби. Какой же я была зависимой и беспомощной! Вся моя жизнь крутилась только вокруг Данне и его друзей – хотя большая их часть была такими скучными, что хоть волком вой. Единственное, что у меня еще оставалось лично моим, это работа. Ну разве не печально? Еще как печально! И я даже не могу ни в чем винить Данне. Ведь я сама решила быть с ним. Выбрала нашу совместную дремотно-сонливую жизнь. Бросилась с головой в этот омут. Давай съедемся и станем жить вместе! Давай откроем общий счет в банке! Давай научимся готовить что-нибудь посложнее яичницы и кофе! И для чего? Наверное, все потому, что я слишком боялась одиночества, была слишком неуверенной в себе. Несамостоятельной. Но теперь-то все будет по-другому. Теперь я стану смелой и храброй, впервые за всю мою жизнь. Как там поет Миранда Ламберт, моя любимая певица в стиле кантри: Happiness ain’t prison, but there’s freedom in a broken heart [24] Счастье – это не тюрьма, но есть свобода в разбитом сердце (англ.). .

– А ты знаешь, – говорю я. – Мы еще ни разу не успели поговорить о тебе и твоей жизни.

Он смотрит мне в глаза.

– О моей жизни?

– Ну да, и твоей девушке. Сабрина, верно? Или нет, это же имя ведьмы-подростка из мультфильма. А эту зовут…

– Сабина, – подсказывает Адам.

– Во, точно! Ты и Сабина, вы ведь вместе, ага?

Он ухмыляется и делает глоток из своего бокала. Крохотная капелька воды от кубика льда поблескивает на его влажной верхней губе. И что-то такое во мне хочет протянуть руку и смахнуть ее прочь.

– Ну… пожалуй, что и так. Наверное.

– Наверное? Так вы не вместе?

– Ты меня сейчас допрашиваешь, Силла?

Я иронично приподнимаю бровь.

– Пожалуй. И все, что вы сейчас скажете, может быть использовано против вас.

– Помогите!

Я смеюсь. Моя нога уже в который раз задевает его ногу под столом. Но теперь я уже не отвожу взгляда. Опасные воды, Силла. Чертовски опасные воды.

– Сабина – чудесная девушка. И мама знает, что в наших отношениях мы то делали шаг вперед, то отступали назад. Понимаешь, жить с полицейским не очень легко. Сама она тоже занята на работе. Она руководит одной пиар-фирмой в Стокгольме, и это отнимает у нее почти все время. И еще она очень много ездит по стране. Так что несколько раз мы были близки к тому, чтобы прекратить наши отношения. Но если говорить о том, как обстоят дела сейчас…

Он замолкает. Я безотрывно гляжу на его кадык, не в силах оторвать взгляда.

– Так вы вместе?

– Это… это сложно.

Наши взгляды встречаются. Я улыбаюсь ему. Но в первый раз за сегодняшний вечер у меня возникает ощущение, что я притворяюсь. Я улыбаюсь, хотя на самом деле мне не хочется этого делать. Как патетично. Я ведь знала, что у него есть девушка. Знала, что ее зовут Сабина. Так откуда же это внезапно появившееся чувство, словно весь вечер коту под хвост?

И в этот самый момент на веранде появляется Пол – слышно, как скрипят и прогибаются доски под его грузным телом. Он звенит в колокольчик и обводит всех гостей дружелюбным, но вместе с тем требовательным взглядом. Намек понят – пришло время закрываться. Мы опрокидываем в себя то, что осталось в наших бокалах – чтобы ни капли не пропало, я даже обсасываю листочек мяты.

– Думаю, я переночую у мамы в садовом домике, – говорит Адам. – Так что нам, пожалуй, по пути?

– Ага. Только подожди секундочку, мне надо сбегать пописать!

Я слышу, как он фыркает за моей спиной, пока я ныряю обратно в ресторанчик. На самом деле мне не надо в туалет – странное дело, но когда я пьяна, мне совершенно не хочется писать. Это еще одна моя личная особенность, не считая цистита. Вместо этого я устремляюсь к стене с фотографиями у барной стойки. Пусть даже этот вечер стал отличной паузой от размышлений на тему убийства Каролины, я знаю, что однажды обязательно проснусь посреди ночи, и тогда все мои мысли снова вернутся к ней. И у меня появится сильное желание иметь эти фотографии под рукой.

Я оборачиваюсь, чтобы проверить, не смотрит ли на меня кто. Пола нигде не видно, а уроженка Лидингё занята тем, что протирает столы. Я нахожу снимок Каролины и компании и осторожно отцепляю его от стены. Сладкие белые летние мечты . И тут же мой взгляд падает на вторую фотографию, о которой говорила мне Рози, с мамой и маленькой девочкой с косичками. Ее я тоже забираю с собой и прячу оба снимка в бюстгальтер. Лишний раз напомнив себе, что вообще-то любой приличной женщине полагается всегда носить с собой сумочку.

– Подумать только, теперь у меня есть знакомый полицейский.

Мы бредем вдоль усыпанной гравием проселочной дороги, которая проходит между участками. Несмотря на то, что Адам сам не очень-то трезв, он все же придерживает меня рукой за спину, помогая двигаться в нужном направлении.

– Я и подумать не могла. Надо же – полицейский.

– Чепуха, – отзывается Адам. – Ничего особенного.

– Шутишь? Вот это действительно работа так работа. Всем работам РАБОТА. Настоящая работа. Сама я только и делаю, что пишу всякие сплетни и любовные истории. Я всегда до чертиков боялась выслеживать преступников.

– Я так не думаю. Ты кажешься такой же любопытной, как и моя дорогая матушка.

– А мы и есть пара. Ну не в том смысле пара… но нам нравится общаться. И вместе на пару вести расследование. Ты же понимаешь, что я хочу сказать?

Он кивает. Оказавшись возле моего выкрашенного красной краской почтового ящика, мы останавливаемся.

– Ну вот, – говорит Адам. – Пусть я пропустил паром, но должен признаться, что вечер выдался… экстраординарным.

Я улыбаюсь. Такой наигранной улыбкой. Экстраординарный . Он и в самом деле особенный. Даже говорит иначе, совсем не так, как мои знакомые. И кажется таким взрослым. Таким хорошо одетым, опрятным и… в общем, как после химчистки. Но прежде всего он полная противоположность Данне. Даниель из тех, кто любит размораживать пиццу «Билли» и менять зубную щетку раз в год – как раз к этому сроку ее щетина начинает выглядеть так, словно пережила небольшой террористический акт. Адам же такой… похожий на француза. Я никогда не была во Франции, но у него определенно французская харизма. Готова побиться об заклад, что он каждое утро гладит свой костюм. И что у него в шкафу висит двадцать белых рубашек, а простой эспрессо, на его взгляд, – идеальное начало утра.