Батья Гур - Убийство в субботу утром

Садовник, уже готовившийся потратить кучу усилий на улещивание и уговоры, не верил неожиданно свалившейся удаче. Быстро постучав по наручным часам, показывающим десять тридцать, он произнес слово «чай», затем поднялся и поспешил в сторону здания. Тубол последовал за ним, потом затрусил в направлении четвертого мужского корпуса и исчез в просторном холле.

Али вернулся в сад, опустился на землю у самого дальнего куста, облегченно вздохнул и закурил. Даже если Тубол вдруг решит нарушить молчание, даже если впадет в буйство — никто не свяжет пистолет с арабом-садовником. Только встав, чтобы продолжить работу, Али увидел первую полицейскую машину, направлявшуюся вниз по улице. Он затаил дыхание, но машина покатила с горы в сопровождении двух патрульных автомобилей, которые свернули на боковую улицу напротив больницы.

Вид патрульных машин вверг его в настоящую панику, но он постарался уговорить себя, что нет никакой связи между машинами и револьвером и между всем этим вместе и им самим. Али изо всех сил сопротивлялся обуревавшему его желанию бросить все и убежать домой в лагерь, потому что ощущал, насколько важно вести себя как ни в чем не бывало. Он продолжал работать, делая вид, что происходящее на улице, за оградой, не имеет к нему ни малейшего отношения, и постепенно удалился в глубину сада, к зацветающим фруктовым деревьям.

Сестра Двора отметила, что Тубол находится в состоянии крайнего возбуждения. Он лежал, свернувшись на постели в позе эмбриона и не вынимая руки из кармана штанов, глаза светились странным блеском, которого она никогда раньше не замечала. Она подошла к нему и тоном, который доктор Баум прилюдно обозвал «голосом детсадовской воспитательницы», заявила, что было бы очень хорошо, если бы он, Тубол, прямо сейчас подошел к столу. Там, около входа в палату, стоит чай с пирогом. «Специальный субботний пирог», — добавила она тем же бодрым отработанным голосом.

Тубол не отреагировал и даже не обратил в ее сторону взгляда, не отрывавшегося от некой точки на противоположной стене. Когда она повторила приглашение, он подозрительно на нее посмотрел — и натянул на голову шерстяное одеяло. Сестра Двора сдалась и вышла из комнаты.

После чая она отправилась в кабинет дежурного врача.

В эту субботу дежурила Хедва. Сестре Дворе Хедва нравилась, но консультироваться с ней по профессиональным вопросам она не собиралась. Она прекрасно знала, что старший дежурный по вызову, доктор Баум, будет в больнице весь день, потому что, когда Хедва дежурила по субботам, она всегда просила Баума помочь ей; если же их графики не совпадали, она маялась и изнемогала под бременем ответственности. Разумеется, официально Двору об этом в известность никто не ставил, но в больнице ничего не утаишь. В данном случае, хоть Двора не одобряла доктора Баума (он смущал пациентов, переворачивал все вверх дном), она решила предпочесть его профессиональный опыт советам Хедвы.

Баум сидел в кресле, водрузив ноги на кофейный столик. Едва завидев Двору, он воскликнул:

— Кто к нам пришел! Зашли немножко передохнуть? Как насчет чашечки кофе?

— Слыхали? — Двора обратилась к невидимой аудитории. — Зашла передохнуть! Как же!

— Так что же вы хотите?

— Чего хочу? — переспросила Двора, занятая своими мыслями.

— Итак, мы даже уже не знаем, чего хотим. — Баум рассмеялся, проведя пальцем по своим шикарным усам. — Хорошие дела, доложу я вам. Многообещающее начало. Так в чем же дело?

Сестра Двора не покраснела и, намеренно не замечая усмешки, отчеканила:

— Я пришла сообщить вам, что с Туболом что-то не в порядке. Мне кажется, у него опять начинается. Утром, когда он встал, все еще было в норме. Не знаю, что произошло с тех пор, но, по-моему, ему опять плохо.

Доктор Баум посерьезнел. Он спросил: «Вы уверены?» — но ответа дожидаться не стал: Баум знал, что Двора опытнее и проницательнее доброй половины его знакомых врачей. По большому счету и несмотря на все свои шутки по ее адресу, он высоко ценил ее работу и умение найти подход к пациентам.

— Жаль, — произнес он и подергал ус. — У него все шло так хорошо в последний месяц, что я даже подумывал перевести его в первый корпус. — Мужской корпус № 1 был полуоткрытого типа. Или полузакрытого — как посмотреть. Его пациентам предоставлялось больше свободы, чем обитателям четвертого, который был абсолютно закрытым. — Что именно с ним не так? Что вы заметили?

— В том-то и дело. — Двора, очевидно, была в замешательстве. — Это не похоже на то, как бывало раньше. Он не встает с постели и не хочет есть, все как обычно, но на этот раз он, кажется, еще и возбужден, необычайно возбужден. Во всяком случае, мне так показалось.

— Он принимает назначенные лекарства? — спросил Баум.

Двора кивнула. Тогда он повернулся к серому металлическому сейфу в углу, с громким скрежетом подтащил к нему кресло, сел и, бормоча под нос «Тубол, Тубол Ниссим, на чем он у нас», извлек из шкафа толстую папку. Двора начала громко перечислять названия лекарств, Баум сверял с предписанием.

— Мы могли бы увеличить дозу мелларила, — задумчиво произнес он, обращаясь к самому себе, — или, может быть, подождать до завтра или до вечера — как вы считаете? — Он опять не стал дожидаться ответа и продолжил: — Ладно, давайте подождем до вечера. Я все время здесь, если будут новости, зовите, договорились?

Двора не ответила. Если бы кто-нибудь спросил ее мнение, она бы не стала ждать ни минуты, а прямо сейчас увеличила дозу мелларила — да чего угодно. Но ее мнения никто не спрашивал. Она сделала, что могла. Выходя из кабинета, она с силой топнула ногой по паркетной плитке. Баум подавил желание ущипнуть ее за упругий зад, улыбнулся про себя и вернулся к своей книге.

Он читал, пока не почувствовал голод. Посмотрел на часы: уже час пополудни; если не поторопиться, в столовой не останется еды. Из-за того что больнице урезали бюджет, качество питания скатилось так низко, что это пробудило негодование даже у пациентов со стойкой депрессией.

Отложив книгу и выйдя на солнце, Баум решил по пути в столовую зайти взглянуть на Тубола. Он вошел в корпус, убедившись предварительно, что ручка от двери у него в кармане. Баум всегда боялся, что придется просить у Дворы ее ручку, и вот тогда настанет час ее триумфа: она оставит его запертым внутри. В больнице Маргоа вместо обычных ключей использовали дверные ручки, что давало неисчерпаемую пишу для более или менее остроумных шуток.

Ручка лежала в кармане. Войдя, он кивнул Дворе и направился к палате Тубола. Это была первая палата в корпусе; в ней содержалось еще восемь пациентов, никого из которых в этот момент не было. Баум подошел к кровати, присел и обратился к пациенту: