Батья Гур - Убийство в субботу утром

Кофе, который Баум налил ему из термоса в кабинете дежурного врача, был чуть теплый и мутный, но Голд его добросовестно выпил. Он сел в кресло, мышцы во всем теле гудели, как после тяжелой физической нагрузки, ноги дрожали. Это из-за мигрени, решил Голд.

Баум не умолкал ни на минуту. Он говорил все время, пока они шли к кабинету, говорил, наливая кофе, и говорил теперь, когда они сидели и пили. Задавал уйму банальных вопросов: «Кто, по-твоему, мог ее застрелить?», «Зачем кому-то понадобилось ее убивать?» и «Что она, вообще говоря, там делала? Что ей понадобилось в Институте в такую чертову рань?»

Такими вопросами Голда донимали с самого утра, он сказал Бауму, что не имеет обо всем этом ни малейшего представления, пусть полиция ломает голову, это их работа, о пациентах позаботятся институтские шишки, а этот, как его, красавец полицейский, который ему всю душу вымотал, рано или поздно найдет преступника.

— Или преступницу, — вдруг сказал Баум задумчиво.

— Почему преступницу? — спросил Голд.

— А почему нет? — парировал Баум и широко улыбнулся. Голд не понял, что тут смешного.

Баум поставил пустую чашку на стол.

— Из всего, что я смог понять, вытекают следующие вопросы. Первый, — он поднял вверх палец, — что она там делала в эту несусветную рань? Второй, — к первому поднятому пальцу присоединился еще один, — с кем она должна была встретиться? Третий, — Баум поднял третий палец, — у кого из сотрудников Института есть пистолет? Ведь, очевидно, это сделал кто-то из ваших людей, — тут он с довольным видом подкрутил ус, — потому что этот человек должен был иметь ключ, хотя, конечно, она могла открыть дверь сама. Короче, — заключил он, улыбаясь, — главный вопрос в том, кто это сделал и почему. Кто выигрывал от ее смерти или так сильно ее ненавидел… или же… — голос его изменился, в глазах появился блеск, — или же так сильно любил.

Голд молча смотрел на Баума. На него накатила тошнота, и он решил, что такую реакцию вызвал у него этот самодовольный тип. Голд теперь от всей души сожалел, что согласился пойти с ним.

Он поднялся и сказал:

— Я должен ехать домой. Мина будет волноваться, она не знает, где я. Сейчас уже три часа, она приготовила ленч, мы ждем в гости ее родителей.

На прощанье Баум отпустил ему такую оплеуху, что Голд от злости чуть не полез на стенку.

— Скажи-ка, — поинтересовался Баум, — тебе никто не говорил, что подозреваемый — это ты?

Голд вообще соображал медленно, а сейчас особенно. Сначала он просто удивился, но по мере того, как Баум продолжал нести чушь, у него от ярости кровь приливала к лицу.

— Кроме шуток, ну, ты же знаешь, как это бывает во всех детективных романах, когда убийца выдает себя за честного гражданина и вызывает полицию, а в конце-то все и выясняется!

Голд с трудом выдавил:

— Перестань, это не смешно.

Но Баум не унимался:

— Послушай, я ведь не говорю, что это на самом деле ты ее убил, — у меня и в мыслях этого нет! Я только спросил, может, кто-нибудь так думает, мне просто интересно.

А ведь Голд не рассказывал, о чем именно так долго расспрашивал его Охайон. Он еле сдержался, чтобы не сказать что-нибудь резкое, и уже пошел к двери, но Баум тоже встал с кресла и сказал:

— Подожди минутку, я с тобой. В любом случае делать здесь больше нечего, а день такой чудесный.

Голд не смог возразить. Он был так измучен, что не знал, как сядет за руль и доберется до дома. Они вместе покинули кабинет дежурного врача и, уже выйдя из здания, встретили Хедву Тамари. Она была знакома Голду еще со времен ее интернатуры в больнице Хадасса. Несколько недель тому назад она приходила уточнить у него порядок зачисления в Институт кандидатов. После того разговора у него осталось легкое чувство вины и неловкости.

Он долго расписывал предстоящие ей трудности, но не смог отговорить, потому что для себя она уже все решила. Ему следовало знать, думал Голд, что человек, спрашивающий совета, подавать ему заявление или нет, на самом деле ждет только поддержки в уже принятом решении. Он сам поступал точно так же. Не надо было и пытаться повлиять на ее решение. Во время разговора выяснилось, что она тоже была пациенткой Евы Нейдорф.

Он не успел предупредить Баума, и тот с ходу принялся расписывать драматические события, не обращая внимания на бледнеющее лицо Хедвы, пока она вдруг, не издав ни единого звука, не упала в обморок, шмякнувшись на землю, как тряпичная кукла.

Секунду оба стояли в остолбенении, потом Баум, опустившись рядом на колени, пощупал пульс и попытался привести ее в чувство. Голд оставил все мысли о возвращении домой. Хедва быстро пришла в сознание, но оказалось, что при падении она повредила лодыжку. Баум и Голд заспорили было, куда везти ее на рентген, но Хедва наотрез отказалась. Беглый осмотр ноги показал, что кости целы, и они втроем — Баум и Голд поддерживали Хедву с двух сторон — медленно побрели к кабинету дежурного врача, где Баум наложил повязку с удивившими Голда осторожностью и сноровкой, а потом вздохнул и сказал:

— Как удачно, что старший дежурный врач оказался на месте!

Он улыбнулся и спросил Хедву, не дать ли ей обезболивающего. Когда она отказалась, он предложил ей принять валиум. Голд и предположить не мог, что Баум способен говорить с такой мягкостью и теплотой! Хедва согласилась, и он протянул ей маленькую желтую таблетку, предписав соблюдать полный покой и «во всем следовать указаниям врача».

Она замотала кудрявой головкой и разрыдалась, умоляя их не оставлять ее одну. Тут наконец до Баума дошло.

— Мне казалось, мы друзья; почему же ты ничего мне не сказала? — сказал он обиженным тоном.

Не переставая всхлипывать, Хедва объяснила:

— Просто не хотела, чтобы ты надо мной смеялся. Я ведь знаю, ты не веришь в психоанализ, тебе только таблетки подавай! Только не думай, пожалуйста, будто ты виноват в том, что… ну… что эта новость так на меня подействовала. Теперь все это не имеет никакого значения, — добавила она.

Всхлипывания усилились. Баум встал со стула и обнял ее. Голд почувствовал себя лишним. Но прежде чем выйти, он, остановившись в дверях, спросил у Хедвы, как долго она была пациенткой Евы Нейдорф.

— Больше года, точнее, год и один месяц, — ответила она, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Он кивнул, пытаясь дать ей понять, что они в одинаковом положении, но она, похоже, не поняла намека. Тогда Голд попрощался с обоими и отправился домой, где, подумал он обреченно, ему предстояло пересказывать всю историю заново.

Начинающий психиатр доктор Хедва Тамари была главной причиной, по которой пациент Ниссим Тубол начисто вылетел из головы старшего дежурного. Он уложил ее спать на кушетке в кабинете и сидел рядом, держа за руку, как и обещал, до позднего вечера. Все попытки сестры Дворы дозвониться до Баума по внутреннему телефону были безуспешными, так как он предусмотрительно снял трубку, чтобы не тревожить сон Хедвы. Сестра настойчиво звонила, пока не застыла, прикованная ужасом к стулу: Ниссим Тубол сидел в своей кровати и целился из маленького пистолета в больного на кровати напротив; Дворе показалось, что пистолет заряжен и на взводе.