Батья Гур - Убийство в субботу утром

Михаэль надеялся, что его восхищение было не слишком заметно. Он долго учился владеть своей мимикой и весьма в этом преуспел. Цилла говорила, что он мог бы сделать состояние на игре в покер.

Линдер напомнил Михаэлю, что Дина была одной из подопечных доктора Нейдорф:

— Я вам рассказывал, на субботу было назначено голосование по ее презентации… — Тут он запнулся.

Да, Михаэль помнил. Но от него не ускользнула внезапная перемена в поведении Линдера. Появившаяся к концу их беседы непринужденность сменилась напряжением, его взгляд, блуждавший между Диной и инспектором, казалось, исполнился страдания. Мешки под глазами снова потемнели и набухли.

Линдер спросил Михаэля:

— Мы закончили, инспектор?

— Почти, — сказал Михаэль и предложил Дине: — Не присоединитесь ли вы к нам?

— У меня только пять минут до прихода следующего пациента, — ответила она мягким, неторопливым голосом.

Однако Михаэль настаивал, и она села на кушетку, скрестив ноги. Михаэль подумал, что ботинки могли бы удачно скрыть полные щиколотки. Непонятно, зачем ей понадобилось надевать такие туфли, да еще на высоких каблуках.

На его вопрос она ответила, что действительно работала под руководством доктора Нейдорф в течение четырех лет.

— У нас были прекрасные отношения. Я очень многому у нее научилась и испытывала к ней чувство восхищения. — Она говорила медленно, делая ударение на каждом слове. И на каждом слоге. Паузы между словами были длиннее, чем обычно. Но голос не выражал никаких чувств.

Линдер сидел и смотрел на нее. По выражению его лица и возрастающей нервозности движений Михаэль понял, что тот тоже заметил эту ее странную манеру говорить, хотя, по-видимому, она не была ему в новинку.

— Супервизия уже подходила к концу, — продолжала Дина после короткой паузы. — Оставалась презентация, и все. Если бы, конечно, ученый совет ее утвердил.

— А вы в этом не уверены? — спросил Михаэль.

— Никогда нельзя быть совсем уверенной, — ответила она.

Такой ответ явно разозлил Линдера.

— Ты слишком скромничаешь, — резко сказал он. — Никаких сомнений не было и быть не могло. Все восхищались твоей работой, мне ли не знать — я ведь тоже был твоим супервизором!

Дина Сильвер возразила: перед презентацией все волнуются, это естественно.

Она посмотрела на часы. Михаэль спросил, может ли она остаться с ними чуть дольше.

— Только до того, как позвонят в дверь, — ответила она нехотя.

Он показал ей таблицу с расписанием и спросил, знает ли она, кто еще был пациентом доктора Нейдорф.

Ее рука, державшая лист, дрожала так сильно, что ей пришлось положить его на колени. Она внимательно прочитала имена, потом подняла глаза на Линдера и, не обращая внимания на Михаэля, спросила:

— Вы знали, что она так много работает?

Линдер утвердительно кивнул и сказал, что, с одной стороны, она постоянно жаловалась на перегрузку, а с другой — не могла устоять перед нажимом.

Михаэль спросил, о каком нажиме идет речь.

— К знаменитому аналитику обращаются за помощью непрерывно. Друзья и коллеги давят просьбами принять такого-то, сякого-то, и бывает очень трудно отказать.

Дина Сильвер еще раз посмотрела на таблицу и наконец произнесла:

— Я сама направила одного человека к Нейдорф на психотерапевтическое лечение, и мне известно, что она ходит… то есть ходила к ней два раза в неделю, но я не могу сообщить имя без ее согласия.

Тут раздался звонок, она вскочила и со словами: «Мы можем увидеться позже, главный инспектор», вышла из кабинета и закрыла за собой дверь.

Опять послышались шаги в коридоре, скрип двери и неясные голоса, потом в комнате повисла тишина. Линдер явно не собирался ее нарушать, он был подавлен: повесил голову и смотрел в пол.

Михаэлю пришлось дважды переспросить:

— Что-нибудь стряслось?

— Нет, Господи, конечно, нет! — воскликнул Линдер, но его лицо было удрученным.

Михаэля удивило, что руководителями Дины Сильвер были два таких разных человека, как Нейдорф и Линдер, и он спросил Джо, как кандидаты справлялись с различиями в стиле супервизоров.

— Это не просто вопрос стиля, это вопрос жизненной установки в целом. И, несмотря на естественные трудности, в такой ситуации есть свои преимущества. Но у Дины не было никаких проблем. Я уверен, что Нейдорф получала от нее больше подробных дневников, чем я. Но ведь вы не знаете, что такое дневники?

— Нет, — сказал Михаэль.

— Раз в неделю кандидат сдает супервизору дневник, в котором воспроизведены четыре часа психоанализа, проведенного с пациентом. Но записи никогда не делаются во время самого сеанса. Почему? Потому что Эрнст считает, что тогда врач будет больше думать о записях, а не о пациенте. Вы спросите, когда же пишутся дневники? После сеанса. По мне, так это худшее наказание на свете. И лично я готов простить человека, если его дневник будет не таким уж подробным или даже если его вообще не окажется. С Евой, естественно, подобные вещи не проходили. Дина мне рассказывала, что однажды пришла к ней на консультацию без дневника и мгновенно получила от Евы полный анализ своего поведения. Я сказал ей, что она должна быть благодарна: ничего не принесла, а все-таки что-то получила, но сомневаюсь, чтобы она осмелилась еще раз появиться без записей, сделанных по всем правилам.

— Скажите, какие у вас самого сложились отношения с Диной? Она переняла ваш стиль?

Линдер долго молчал, а когда заговорил, в ответе послышалась явная горечь:

— Наши отношения с Диной изменились. Раньше она обращалась ко мне за поддержкой, советовалась со мной по поводу профессиональных и личных дел. Но за последний год она отдалилась. Стала не такой откровенной. — По его лицу пробежала тень улыбки. — Очевидно, повзрослела и обрела независимость, но мне трудно с этим примириться.

Нет, дело не в этом, подумал Михаэль. Тут что-то другое. Возможно, он не уверен, что она все еще на его стороне. Может быть, думает, что она перешла в лагерь Нейдорф, — да, несомненно, что-то в этом роде.

Имя Дины Сильвер значилось в списке гостей с припиской «салат» и было вписано карандашом мелким — не Линдера — почерком.

Да, ответил он на вопрос Михаэля, она была на приеме. И салат, разумеется, принесла. Нет, он не может сказать, заходила ли она в спальню. Хотя да, конечно — заходила. Он вспомнил, что помог ей снять пальто и положил в спальне, но не помнит, чтобы помогал ей одеваться.

— Нет, вы на ложном пути, инспектор. Вы же видели ее, правда? Такая хрупкость как-то не вяжется с пистолетами и выстрелами, не говоря уж об отсутствии мотива. Ради чего ей было это делать?

Нет, ему не известно, чем она занималась в пятницу ночью и в субботу утром. Скорее всего, сидела с утра в своем большом саду и завтракала, греясь под утренним солнышком.