Батья Гур - Убийство в субботу утром

Внезапно Михаэль почувствовал, как сильно он устал, вспомнил, что сутки не был дома, толком не ел и не переодевался.

— Впереди долгий день, — сказал он. — Прежде всего мне надо заехать домой.

Эммануил Шорер вышел вместе с ним из кабинета, ободряюще потрепал по плечу и спросил:

— Помнишь убийство той коммунистки? Как мы тогда завязли! Ты верил, что мы распутаем дело? — Он вновь похлопал его по плечу. — И я хотел сказать вот еще что. С днем рождения, главный инспектор Охайон. Сколько тебе стукнуло?

— Тридцать восемь, — в замешательстве ответил Михаэль. Он позабыл все на свете. Забыл даже, что сегодня воскресенье.

— Так улыбайся, — скомандовал Шорер. — Ты сегодня новорожденный. У тебя вся жизнь впереди. Да что ты вообще знаешь о жизни? Спроси пожилого человека вроде меня, который уже позабыл, когда ему было сорок. Да уж, давненько это было…

Михаэль продолжал улыбаться, открывая дверь своего кабинета. На столе он обнаружил красную розу в пластиковом стакане и записку почерком Циллы: «Застанешь меня дома. Я уехала немного поспать. С днем рождения! Детали о жене и соседях — позже, при личной встрече. Все подтверждается. С ним все чисто».

Все места на стоянке возле дома были заняты, и хотя от машины до дверей Михаэль бежал бегом, но промок насквозь. Его квартира находилась на первом этаже, но все же не вровень с землей. Здание стояло на склоне Гиват-Мордехай, и с первого этажа открывался вид на зеленые холмы и стоящие поодаль дома.

Отворив дверь, он немедленно ощутил чье-то присутствие. Спокойно ступив внутрь, он обвел глазами маленькую гостиную, легкое синее кресло, диван, телефон, книжный шкаф, потертый ковер. Никого. Тогда он вошел в спальню и увидел Иувала, который лежал на широкой кровати, свесив ноги в ботинках через край. Казалось, что парень спит, но Михаэль, знавший, какой чуткий у него сон, не поверил. Он присел рядом и потрепал курчавую голову, глядя на волоски, растущие на подбородке. Сомнений нет, вырос мальчик, подумал он. Иувал, все еще не открывая глаз, сказал:

— Дать ключи мало, надо еще и дома иногда бывать. Что у меня за отец?

— Ну и что за отец? — спросил Михаэль. Он уже знал, чем все закончится. Он стал раздеваться; Иувал поднял голову и смотрел на него, не отвечая. — Ладно, Иувал, дай мне передышку; сегодня был тяжелый день, и вчера тоже. Пожалей меня.

— Я только хотел сделать тебе сюрприз, даже принес подарок на день рождения. Ведь у тебя сегодня день рождения? — спросил мальчик и сел. — Я думал, мы договаривались встретиться вчера вечером. Разве ты не должен был позвонить?

— И я рад тебя видеть, правда. Спасибо за подарок, извини за вчерашнее, но тут кое-что стряслось, и я не смог, я даже позвонить не мог.

Он знал, что Иувал не это хотел от него услышать, но холод, усталость и голод привели его в раздраженное состояние, и он не владел собой.

— По крайней мере, скажи правду — ты просто забыл и не говори, что не смог, — с обидой сказал Иувал. — Нет такого слова «не могу» — если бы это было для тебя важно, смог бы.

Автор ритуальной цитаты был хорошо знаком им обоим, и Михаэль рассмеялся. Мальчик улыбнулся тоже.

— Видишь, иногда слова твоей матери приходятся к месту, правда? — спросил Михаэль, направляясь в душ.

Пока отец мылся, Иувал стоял в холле.

— Можешь зайти, если хочешь, — позвал Михаэль, выключив воду. Мальчик уселся на краешке ванной и смотрел, как отец бреется, наклоняясь, чтобы видеть свое лицо в зеркале. Он был завернут в большое банное полотенце и время от времени вытирал его кончиком пар, оседавший на зеркале.

— Как она? — спросил Михаэль. Обычно он избегал спрашивать сына о бывшей жене и не понимал, почему сейчас нарушил обет молчания.

— В порядке, — сказал Иувал, сдерживая удивление. — Хочет поехать в отпуск за границу. На пять недель. Как думаешь, можно мне остаться здесь?

— А ты как думаешь? — спросил в ответ Михаэль, подхватывая с лица клочок пены и мазнув им по кончику носа сына, который застенчиво ухмыльнулся и стер его.

— Когда точно это будет? — спросил Михаэль, вытирая остатки пены с лица.

— В апреле, — ответил Иувал.

— То есть как в апреле? Ее не будет на седере?

— Нет, — сказал мальчик.

— А твой дедушка, что он говорит? — спросил отец, пожалев об этих словах раньше, чем произнес их.

— Ворчит, ну, ты знаешь, как он умеет, — вздохнул мальчик, и Михаэль, в точности это знавший, ничего не сказал и вновь принялся утирать лицо.

Пасхальный седер в доме его бывшего тестя в шикарном квартале Неве-Авивим был незабываемым воспоминанием. Из буфетов со стеклянными дверцами появлялись на свет хрустальные блюда; торговец алмазами и его супруга Фела приглашали весь свет. Нира обязана была являться туда каждый год вместе с сыном и мужем. Михаэль со времени женитьбы ни разу не присутствовал на седере у своей матери; он просто не мог сопротивляться нажиму. Нира напустит на него отца, а тот изобразит негодование: «После всего, что я для тебя сделал за все эти годы…» Сама женитьба была вынужденной, женился он главным образом из боязни, «что скажут люди». «Если вы так боялись, что она сделает аборт, — с вызовом заявил однажды Михаэль, — то могли бы помочь ей с ребенком; а если боялись огласки, то могли бы помочь ей сделать аборт. Так нет же, вы твердили, что Нира — единственное, что у вас есть в целом свете, а сами больше всего переживали, что о вас подумают. За что боролись, на то и напоролись: ей не позволили избавиться от ребенка, а меня заставили на ней жениться».

Даже сейчас, через восемь лет после развода, он ощутил безотчетный гнев при воспоминании об унизительной сцене своей капитуляции перед слухами — ни перед чем другим он бы не стушевался.

Юзек, маленький кругленький человек с глазами-бусинками, был слишком умудрен, чтобы попытаться купить его деньгами или обещаниями доли в бизнесе. Они встретились в кафе напротив алмазной биржи в Рамат-Ган. Вся улица пропахла шоколадом от фабрики «Элит Кенди». Юзек повторял снова и снова, что он знает, какой Михаэль «хороший, ответственный мальчик», которому «небезразлична наша Нира, а она все, что у нас есть», и так далее, и тому подобное. После этой встречи женитьба считалась делом решенным. Михаэль не мог им сопротивляться, особенно Юзеку. Он пытался возражать, что они не любят друг друга, и получил презрительный ответ: «Подумаешь, любовь! Супружеская жизнь — это привычка и компромисс; всей этой любви хватает на пять минут. Я знаю, о чем говорю, поверь мне». Хотя Михаэль ему и не верил, хотя даже в двадцать четыре года он уже соображал, что супружеская жизнь Юзека — не единственно возможная модель, брак все равно вскоре состоялся. Они стояли рядом в тель-авивском «Хилтоне», глядя на Средиземное море, — невеста, единственная дочка алмазного коммерсанта, и жених, студент второго курса университета родом из Марокко.