Батья Гур - Убийство в субботу утром

— Да, Ева провела со мной целый день, — сказала она ему в машине. Он с удовольствием услышал ее парижский выговор и после минутной заминки реанимировал свой французский.

Выруливая на трассу, Михаэль спросил, почему Ева Нейдорф ничего не сказала Хильдесхаймеру о своей встрече в Париже.

— А, — с улыбкой сказала француженка, — это она из кокетства. Видите ли, она на него сердилась и хотела, чтобы он приревновал, когда она перед лекцией поблагодарит меня за оказанную помощь.

Такое объяснение совершенно не походило на Нейдорф, и, закурив сигарету, Михаэль так и сказал. Не отводя взгляда от дороги, он почувствовал на себе ее оценивающий взгляд.

Она глубоко вздохнула:

— Видите ли, вы составили себе представление о Еве со слов людей, которые знали ее лишь с какой-то определенной стороны или просто мало знали. Даже Хильдесхаймер во многом был слеп. Понимал, что она зависит от него и его содействия, но не видел, насколько эта зависимость дорога ей и как причудливо связана с ее amour-propre, самолюбием. Ева была глубоко задета, — печально продолжила Дюбонне, — самой его потребностью освободить ее от зависимости от него. Женская натура легко ранима, а он совершенно забыл об этом. — Она вновь улыбнулась — ее улыбку он видел лишь в профиль. — Как ни дико это звучит, но я уверена, что старик действительно стал бы ревновать. Возможно, не так сильно, как хотелось бы Еве, но вполне достаточно. Она собиралась обо всем ему сообщить после лекции.

Затем они заговорили о ее собственных отношениях с Евой.

— Нашей близости помогало разделявшее нас расстояние. Еве было трудно общаться с кем-либо постоянно, каждый день, и ее устраивало, что мы встречаемся раза два в год во время конгрессов Международного психоаналитического общества. Мы были очень привязаны друг к другу, со мной она могла говорить о своих отношениях с Эрнстом, со своими пациентами, Институтом — обо всем, и абсолютно свободно: ведь я была посторонней.

Михаэль привез ее в отель «Царь Давид». Если она и была поражена пышностью интерьеров, то никак этого не выказала. Он проводил ее в номер, раздвинул занавеси — и взорам предстал захватывающий вид на стены Старого города. Ее глаза подернулись грустью, и она прошептала что-то о трагической красоте. Когда она стала расспрашивать его об известном взрыве во время заседания британской мандатной комиссии, с детским любопытством желая знать, какое именно крыло отеля пострадало и как его реставрировали, он вновь увидел ее глаза — и был абсолютно заворожен. Не только расстояние делало возможным дружбу между ними, подумал он, но также теплота и непосредственность этой женщины — качества, которых явно недоставало Еве Нейдорф.

Они снова встретились тем же вечером в «Масвади», маленьком ресторанчике в арабской части города, и там за салатами-ассорти — шедевром восточной кухни — Михаэль спросил ее про лекцию.

— Сложно, — сказала француженка, одетая в платье, чрезвычайно похожее на то, в котором он ее видел ранее, — как следует объяснить все за то время, что у нас есть. Еву волновало, можно ли предавать огласке случаи неэтичного поведения пациентов. Существует совращение малолетних, например. Должен ли психотерапевт подходить к вопросу чисто терапевтически, или же он должен открыто осудить пациента, а возможно, и сообщить в полицию? Также речь шла о профессиональной осмотрительности; например, в такой небольшой стране следует более тщательно маскировать личность пациентов в разговоре с коллегами. Мы также обсуждали вопрос о том, в каких случаях не следует брать оплату за несостоявшийся сеанс.

Отношения между психотерапевтом и пациентом, объясняла Дюбонне, основаны на долгосрочных взаимных договоренностях. Следовательно, если пациент не смог появиться на сеансе, ему придется оплатить его, кроме экстренных случаев по усмотрению психотерапевта, таких, как болезнь или роды.

— Ева весьма расплывчато говорила о том, стоит ли приводить примеры, если это может кое-кого задеть, подходят ли эти случаи к предмету ее лекции, следует ли порицать психотерапевтов, которые требуют плату за сеансы, пропущенные из-за военных сборов, которые она причисляла к форс-мажорным обстоятельствам.

Увидев разочарование на лице Михаэля, она сказала:

— Знаете, вы сейчас похожи на тех пациентов, которые чувствуют себя разочарованными после нескольких сеансов, потому что еще не произошло никакого ощутимого эффекта. Что конкретно вы ищете? — спросила она.

Он сказал ей, что исчезли все экземпляры лекции, а с ними заодно — список пациентов и подопечных Нейдорф и папка с ее финансовыми документами.

Да, она слышала об этом от ее домашних, когда навещала их днем.

— Дети в ужасном состоянии, особенно Нимрод; Нава выплескивает все наружу, и отношения у нее с Евой были теплыми, нежными, а у Нимрода — наоборот, очень сдержанными, и он всегда так замкнут…

Она извинилась — он ведь не это хочет услышать. Умные карие глаза, не отрываясь, глядели на него. Тогда Михаэль открыто сказал, что надеялся выяснить у нее, каково было содержание лекции, зачем кому-то понадобилось уничтожить и ее, и саму Еву Нейдорф.

Нахмурив лоб, француженка стала припоминать, что ей известно. Экземпляра лекции у нее не было, она ведь не знает иврита. Конечно, Еву что-то особенно тревожило, но она не сказала, что именно.

— Еву шокировало поведение одного из ее кандидатов, — задумчиво сказала Дюбонне. — Ни имени, ни пола она не называла, но ее весьма заинтересовал один случай, произошедший в парижском институте: очень уважаемый психоаналитик завел страстный роман с одним из своих пациентов. — На лицо Дюбонне набежало облачко, и глаза на секунду померкли. Затем она отпила глоток вина и продолжала: — Было уже очень поздно, я умирала от усталости, а Ева спросила: «Откуда вы узнали наверняка, что пациент сказал вам правду?» Я ответила, что искала доказательства и нашла их: свидетели в ресторанах, записи в отелях — тяжкое, омерзительное занятие, но необходимо тщательно все проверить, прежде чем исключить человека из психоаналитического сообщества и запретить заниматься своей профессией. Но я не уверена, — она снова пристально посмотрела ему прямо в глаза, — чтобы она собиралась говорить об этом в своей лекции. Я была вымотана после целого дня тяжелой работы, и предстоял еще такой же день. Я собиралась в отпуск… пациенты всегда плохо на это реагируют… тут нужна вся твоя энергия, а я уже не так молода.

Она улыбнулась и печально добавила, что ей не могло и в голову прийти, что они видятся в последний раз. Глаза ее наполнились слезами, и она произнесла, будто про себя:

— Так всегда бывает, человеку всегда кажется, что впереди еще целая вечность…