Батья Гур - Убийство в субботу утром

Профессор Брандштеттер со второго этажа дома на улице Пальмах кивнул молодому человеку, которого знал как жильца верхней квартиры. Хотя встречались они редко, главным образом на лестнице, у профессора всегда находилось приветствие для приятного молодого соседа. Молодой человек, по всему видно, работал в Министерстве обороны, охотно платил взносы в домовой комитет, и с тех пор, как он поселился в доме, там прекратились шумные студенческие вечеринки. Профессор поглядел, как он поднимается по лестнице вместе с несколькими мужчинами и одной женщиной. «Наверно, секретное совещание военных. С ними весьма высокопоставленный офицер, — с серьезным видом сообщил он своей жене и велел не сплетничать с соседями. — Не забывай, речь идет о национальной безопасности».

Госпожа Брандштеттер сплетничать не собиралась — вот уж в жизни этим не занималась. И на слова мужа возражать не стала. Но госпожа Брандштеттер не выносила шума. Нередко ночью она не могла уснуть и бродила из кухни в гостиную, пытаясь забыть звуки, преследовавшие ее с тех пор, как двадцатилетней девушкой она жила в Берлине, и вот однажды из квартиры наверху послышались точно такие же. Это походило на дурной сон наяву и повторялось еще не раз. Плач, топанье ног, вскрики, иногда мужские, иногда женские. Ей часто казалось, что все это — лишь ее воображение, но ведь люди, встречавшиеся на лестнице, были настоящие! Госпожа Брандштеттер прекрасно знала — о да, уж она-то знала! — что молодой человек, исправно плативший взносы, плохой человек, и он только выглядит как еврей. С тех пор как он здесь поселился, она старалась уходить из дому как можно чаще.

В тот вечер, глядя в дверной глазок, пока ее муж выходил вынести мусор, она видела поднимающихся по лестнице людей. Кроме верхнего жильца, там были двое молодых людей и девушка. С ними был человек в армейской форме, но госпожа Брандштеттер была уверена, что форма — просто маскировка. Ее смутил вид «армейского офицера»: тот шел между двумя молодыми людьми, один спереди, другой — сзади, и держался отнюдь не начальственно, что и было странно. Потом она увидела высокого мужчину, который иногда приходил навестить соседа сверху. Вначале она решила, что это его родственник, потому что он никогда не являлся вместе с остальными. Потом ей пришло в голову, что приходил он всегда после того, как сверху доносились звуки передвигаемой мебели. Вот тогда-то он и являлся; как потоп после чумы, подумала госпожа Брандштеттер. Он ужасал ее больше, чем они все, несмотря на симпатичное лицо. Однажды она столкнулась с ним лицом к лицу, когда возвращалась домой из бакалейного магазина, а он открыл входную дверь и придерживал, пока она не вошла внутрь с тяжелой сумкой. «Но ему не обмануть меня своими благородными манерами», — подумала госпожа Брандштеттер. Красивая внешность, внимательные глаза и чарующая улыбка не только не вызвали у нее расположения к этому человеку, но лишь укрепили в уверенности, что он — воплощенное зло.

Если бы госпожа Брандштеттер увидела глаза Михаэля в тот вечер, когда он преодолевал ступеньки на третий этаж и стучал в дверь условным стуком, она бы, возможно, изменила мнение. Он упорно смотрел в пол, на лестницу перед собой, думая о трудных днях впереди, и ощущал страшную усталость, разливающуюся по всем жилам и охватывающую все его существо.

Что-то тут не то, думал он. Что-то неправильно. Он безуспешно пытался представить себе полковника Иоава Алона в квартире, которую Служба безопасности любезно предоставляла им для подобных мероприятий. Три комнаты, ванная и кухня; функциональная обстановка, ничего лишнего. В одной из комнат, гостиной, стояли три скромных кресла в стиле кибуца 50-х годов и черно-белый телевизор, а также маленький столик, на который Цилла водрузила черный телефонный аппарат — «глоток свежего воздуха в этой квартире».

В двух других комнатах были кровати, по две в каждой, и несколько стульев. Во встроенном шкафу в прихожей — армейские одеяла. Здесь всегда находился кто-нибудь из следственного управления, члены группы работали посменно, когда дознание затягивалось более чем на сутки. А дознание всегда затягивалось, потому тут всегда велись лишь секретные допросы — всегда наитруднейшие и наисложнейшие.

Полковник Иоав Алон, военный губернатор подокруга Эдом, неслыханно быстро поднявшийся к нынешней должности, от которого в будущем ожидались великие дела, сидел на стуле в комнате, выходившей окнами во двор. Армейскую куртку он так и не снял. Напротив поместился Раффи, поигрывая связкой ключей. Цилла удалилась в гостиную, где они вместе с Мэнни ждали Эли Бахара с результатами обыска в доме подозреваемого. Когда Михаэль вошел в комнату, Раффи поднялся, подошел к закрытому окну и внимательно осмотрелся, прежде чем опустить шторки. Потом он вернулся на место и стал смотреть на Алона; тот перевел взгляд на Михаэля и спросил, с трудом сдерживаясь:

— Может, вы, наконец, объясните, почему меня задержали?

Главный инспектор Охайон уселся и закурил сигарету. Он что-то шепнул Раффи, и тот ушел на кухню, откуда вскоре раздалось звяканье стаканов. Тогда главный инспектор встал и прикрыл дверь.

Кутавшийся в куртку бледный человек, сидевший напротив и вновь ровным голосом спрашивавший, почему его арестовали, выглядел как телевизионная реклама Вооруженных сил Израиля. Светлые волосы аккуратно подстрижены, ясные глаза, полные губы обветрены ветрами пустыни. Он выглядел крепким, хорошо сложенным, под разлившейся бледностью проступал бронзовый загар.

В третий раз с тех пор, как Михаэль вошел в комнату, он спросил, почему арестован, прибавив на этот раз, что никто не сказал ему ни слова. Ему не известно ничего, кроме того, что он арестован с ведома командующего. Последнее замечание было сделано голосом, в котором сквозила с трудом сдерживаемая ярость.

— Неужели? Вы и вправду не знаете, почему арестованы? — спросил Михаэль.

— Не имею ни малейшего представления. И потому только пока стараюсь быть вежливым, что осознаю необходимость сотрудничества между службами, обеспечивающими национальную безопасность. Но предупреждаю, мое терпение на исходе. Я хочу знать, что, черт возьми, происходит!

— Полиция имеет законное право задерживать людей на срок до сорока восьми часов без объяснения причин, — напомнил Михаэль. — Поэтому я попросил бы вас обойтись без угроз и сотрудничать с нами. Вы отлично понимаете, почему здесь оказались.

Алон взглянул на него:

— О чем вы толкуете? Скажите, наконец, в чем дело, я дам свои объяснения, тогда вы сможете извиниться и отвезти меня домой. Да кто вы вообще такой?

Голос его угрожающе поднялся, однако Михаэль некоторое время спокойно глядел на него, сохраняя молчание, потом произнес формальное предупреждение: