Маргарита Ардо - Его Снежинка, пятая справа

Мне плевать на него, мерзкий тип. Но что же будет с Женей? Не навредил ли я ей больше, чем помог? Мурашки пробежали по загривку. Что я ей скажу? И что теперь делать? Я ведь обещал ей!

И вдруг из памяти выплыла строка из «Кодекса чести офицера» 1804 года, затронувшего душу настолько, что захотелось служить дальше после срочной: «Не обещай, если не уверен, что исполнишь обещание». В душе стало не комфортно. На ум сразу пришло и следующее положение: «Береги репутацию доверившейся тебе женщины, кем бы она не была».

Дедушка приволок мне «Кодекс» на присягу. Приехал, несмотря на семейный скандал и вообще на всё, что я натворил…

Я стал мрачнее тучи: по моей инициативе пресса желтеет заголовками и подразумевает, что чистейшее существо — «любовница» урода. Спас, называется…

О кофе вспомнил в последний момент. Хотя не уверен, что Снежинка будет рада бурде а ля латтэ из забегаловки на заправке.

Женя

Он пришёл. Застал меня на кухне в пуантах, я пить захотела ужасно! Не обратил внимания на мою радость. Вручил стаканчик с кофе. Буркнул что-то про занятость, мрачный, как грозовая туча, и развернулся ко мне спиной.

Уходит? И я снова буду одна? Этими бесконечными вязкими часами? Ему даже не интересно, как мои дела?! Хотя какая ему разница — мы друг другу ничего не должны…

Терминатор поправил ворот куртки, застегнул змейку до упора. Кашлянул и потянулся к ручке двери.

На мои глаза навернулись слёзы.

— Почему уже… — не выдержала я. — Я тебя так ждала, а ты!

Сергей резко обернулся, и на его лице промелькнул живой свет.

— Ждала?..

Женя

— Ты ждала меня? — низким, совсем севшим голосом произнёс Терминатор.

Я насупилась, закусила губы, чтобы не расплакаться. Это было унизительно. С другой стороны, плакать одной ещё унизительнее. Захотелось спрятать ладонями лицо, но я выпрямилась, расправила плечи, руки в первом порт-де-бра, в смысле, в начальной позиции.

Он шагнул ко мне, коснулся предплечий и заглянул в лицо.

— Женя, ты что, плачешь?

Я подняла подбородок гордо и мотнула головой, но проклятые слёзы потекли из глаз горячими ручьями, словно я копила их преднамеренно.

— Ну что ты? Что же ты, маленькая? — растерялся Сергей.

Его пальцы сильнее сжали мои плечи. Я подумала, что наверное, ужасно пропахлась потом после нескольких каскадов прыжков, и надо бы отстраниться, но, наоборот, подалась к нему, ища защиты от неприкосновенного бытия за стеклом и стенами.

Душу на разрыв всколыхнули шопеновские переливы из танца сильфид, неизвестно откуда ворвавшиеся в голову. И под драматическую чувственность звучащего в голове вальса До минор — музыкального фона зимнего одиночества, готового вот-вот взять меня в плен снова, я уткнулась Серёже головой в грудь и разревелась навзрыд.

Большие, горячие руки обхватили меня и прижали к торсу. Вблизи мой нос втянул в себя смесь ароматов: кожу куртки, древесную пряность, подчёркивающую его естественный запах, такой притягательный и мужской, что у меня закружилась голова. Мои руки сами собой обвили его талию.

— Я не могу, не могу больше одна… — всхлипывала я, пачкая слезами его куртку. Задыхалась и вздрагивала.

— Женя, Женечка, прости. Я пытаюсь, я правда, пытаюсь. Я делаю, — бормотал он взволнованно, заставляя меня своим низким вибрирующим тембром ещё ярче чувствовать контраст живого голоса, живого звука с тягостным молчанием «до» и «после».

Что же я делаю? Я же зла на него! Я обиделась… Я прекратила плакать, но стиснула его талию крепче, и мне стало плевать, что так нельзя, что я даже толком не знаю, кто он!

Проклятый Шопен в голове заставлял каждую клетку трепетать, как вырвавшийся на свободу страх, как бьющийся о лампу мотылёк, готовый сгореть лишь бы не оставаться наедине с собственным мраком.

Терминатор звучно дышал, не говорил ничего и осторожно, но крепко сжимал меня в объятиях, видимо решив, что я сошла с ума. Но нет, я не помешалась. Просто мне стало казаться, что мир за стенами умер, и есть только одна единственная возможность ощутить человеческое тепло. С ним. Я подняла голову. И встретилась взглядом с его взволнованными, трагически ясными глазами.

Он больше не был для меня Терминатором, киборги не могут так смотреть! В тесном кольце его рук возникло ощущение чего-то правильного, будто я дома. Мелодии Шопена мешались со вдохами и мыслями: Сергей, Серёжа, теперь единственный мужчина на земле для меня, случайно выжившей в совсем не театральной войне. Какой-то другой и внезапно красивый.

И я поняла, что умру без прикосновений и нежности, умру прямо сейчас, едва за ним закроется дверь! Я вытерла глаза ладонями, вытерла нос, встала на носочки и потянулась к нему.

Сергей, кажется, опешил. Даже чуть отстранился, шепнув смятенно, обжигая дыханием:

— Женя, ты уверена?

Я не ответила, только встала на большие пальцы ног в пуантах и коснулась губами горячих губ.

Терминатор

Буквально секунду назад я злился: на Зорина, на Зубра, на систему, на СМИ, на ушлого бюрократа, на себя. Бесило, что я не могу понять, чего конкретно хочет Зорин. Факт, что и с этой стороны мне уготована лишь роль не задающего вопросы исполнителя, выводил из себя. Мыслить чётко, спокойно не получалось. Казалось, всё рушится.

Женя… Что я не делаю, становится только хуже. Я злился на неё.

Дался ей этот балет! Я же забил на свои таланты, пустил в другое русло, почему она не может? Пересидеть, порадоваться, что жива осталась, в конце концов? Не я тормознул её у того пруда, и не по моей вине она там оказалась! Так пусть несёт ответственность за свой выбор, балда!

И тут же стало стыдно от осознания: я зол на себя, на то, что она так болеет искусством, даже на жизнь плевать, а я… несмотря на все свои «таланты», перспективы, амбиции, изображаю тупого вояку. Уже год вращаюсь в кругу смрадных личностей. Пропитался дном и многое считаю за норму.

Как легко было раньше! И в школе, и на соревнованиях. Всё давалось играючи. Я и в Щепку-то попал шутя, поступал с другом за компанию, и учился там, принимая всё за ненапряжную игру. Чудил… Как следствие, вылетел с треском. Переключился на серьёзное, жизнь переключила.

Но вдруг в лице этой девочки я опять увидел ту другую жизнь, и рвение, и страсть к тому, что казалось не важным. И обнаружил зависть, эмоции, которых в себе не ожидал. Они, как законсервированные драконы, начали биться о крышку, вырываться на свободу, расшатывая всё моё основание. Плохо, очень плохо. В моём случае недопустимо.

Я вошёл в дом на берегу, как на плац. Что сказать Жене? Что жизнь её не значима и начальство в ведомстве не планирует для неё светлого будущего? Что мир мнит её любовницей урода?