Маргарита Ардо - Его Снежинка, пятая справа

Я посмотрел на фото Жени задумчиво, и по сердцу снова разлилось тепло. И вместе с ним убеждение: она не должна бояться, не должна плакать! Пусть танцует, пусть улыбается, пусть взлетает на своих пуантах! Эти большие глаза должны сиять, — сказал себе я.

Иначе быть не могло, потому что понятие «Родина», всегда важное, объёмное и абстрактное, внезапно обрело смысл в её глазах. Точнее, любовь к Родине. Или… я не знаю… Может, просто любовь?

Терминатор

Когда лезешь голой рукой в улей, должен быть готов, что потом придётся быстро бегать. Так что мне пришлось почувствовать себя ужом на сковородке. Очень ушастым ужом, тупым на вид, который мешался под ногами, пока все психовали.

— Я говорил тебе, что рвать когти надо было сразу! По свежему! — басил свирепо Дрон на Зубра так, что прекрасно было слышно со второго этажа.

Я понёс наверх опустевшую коробку из-под кофе.

— Можно попробовать морем, — вставил Эдик. — Тут до Азовского рукой подать.

— Слышь, ты крымский хан, рот закрой! — оборвал его Дрон. — Там на каждой волне по пограничнику с буками.

— А здравое зерно в этом есть, — заметил Зубр.

— В чём конкретно: в том, что эта рожа из татар или в том, чтобы пасть не раскрывал?

Я остановился у дверей.

— В том, чтобы рвануть туда, где нас никто не ждёт, — спокойно заявил Зубр.

— Ты сам сказал, что по всему периметру объявлен перехват, — буркнул Дрон.

«Ага, значит, работает дятел из наших верхов», — возбудился я.

— С этой стороны не ждёт, — ответил Зубр.

— А граница-то больша-ая, — ехидно добавил Эдик.

Я услышал позади себя шаги, но не обернулся, шагнул в комнату Зубра.

— Через горы можно. Если охотничьими тропами, проскользнём, как боевики.

Чёрный похлопал меня по плечу.

— Ты ж там не служил, Спецназ!

— Проводника найти можно, — пожал я плечами. — Всегда найдётся нищий пацан, которому захочется заработать.

— Слишком сложно, — отрезал Зубр и прежде, чем он подумал что-то, взглянув на меня косо, я сунул вперёд на вытянутой руке пустую банку и сказал:

— Шеф, кофе кончился. Может, я сгоняю?

Конечно, на самом деле лучше было остаться. Хотя кому лучше? С точки зрения прослушки, да. А с другой стороны, надо было доложить Зорину о результате и… посмотреть, как там Женя. О том, что она одна уже сутки, забыть не получалось. И это было непрофессионально, но выше меня. Мысли о ней просачивались сквозь схемы и векторы в голове, как вода между кристалликов соли. Это отвлекало, но было неудержимо.

— А расскажи-ка свою версию про горы, — вдруг попросил Зубр, и я выложил вполне стройный вариант, вспомнив, как по юности ходил по туристическим маршрутам через перевал к морю. Хотя сейчас нам нужна была не Красная Поляна, а немного левее.

— Только если Кролика Роджера на себе тащить. Он на сердце жаловался, — заметил Чёрный. — Я, кстати, за валидолом. Есть у нас?

— Этого ещё не хватало! — проворчал Зубр. — Где-то в кухне была аптечка. Или во внедорожнике.

— Оки, оки, — кивнул Чёрный и подцепил меня за рукав. — Пойдём, Спецназ, не развешивай ослиные уши. Большой Белый Брат без нас всё решит.

Зубр кивнул. Я снова спросил про кофе, получил распоряжение ждать и медленно вышел, завидуя Штирлицу. Тот, конечно, не сразу выбился в штандартенфюреры, но играть тупого ему не приходилось. Порой это раздражает. Тупой остался переминаться с ноги на ногу с банкой кофе. Дверь закрылась. Чёрт.

Мозг продолжил перебирать варианты развития событий, глаза по привычке проводили рекогносцировку по периметру. И вдруг я заметил шевеление у внедорожника Зубра. Просто чёрная тень. Слишком большая для кошки, слишком увесистая для случайной дворняжки. Я бросился вниз. Во двор. К машине. И поймал за шиворот Кролика Роджера.

Ни разу не солидный в своём мятом свитере и на карачках, мужик взмолился:

— Прошу! Отпустите меня, молодой человек!

— Это даже забавно, — усмехнулся я. — Но… пойдёмте обратно.

— Они ведь меня убьют! — жалобно просвистел безвольными губами бывший политик. — Я вижу в вас гуманность! Вы молоды, ещё не всё потеряно! Я помогу вам!

— Надо было делать свою работу хорошо, — ответил я. — Я свою, к примеру, выполняю хорошо. Пули не ворую, на дворцы не переплавляю.

— Я не воровал! Меня подставили! — истерично прошептал Кролик Роджер.

— Угу, даже мультик такой есть, — кивнул я. — Идёмте.

— Нет! — моляще продолжил свистеть тот.

— Да. Иначе мне придётся вас тащить. Уж лучше ногами.

Кролик Роджер поднялся, отряхнул колени и мотнул чубом, как драматический актёр.

— Вы не имеете права меня судить! Казнить за небольшие излишества, вы! Вы-то кто?! Вы убили ту девочку на берегу! Я всё видел, всё!

Я нахмурился и подтолкнул его к дому, нависшему тенью над солнечной дорожкой и высохшими газонами с молодой травкой, пробивающейся сквозь жухлые пряди прошлогодней поросли. Кролик Роджер не стал выделываться, пошёл, заложив руки за спину, похожий не на арестанта, а на партийного работника на отдыхе. Я шёл за ним, неприятно поражённый. Прожжённый политик явно сочувствовал Жене. Я тоже сочувствовал Жене. И это внезапно и не к месту уравняло нас. Я увидел в нём человека. Только этого не хватало!

Сдавая Кролика Роджера в руки Чёрному, я ещё сильнее почувствовал страстное нежелание быть такими, как они, эти крутые ребята без принципов и совести. Я и не был таким, но Женя… — душу скрутило неудобством, тревогой, — как она видит меня? Всё-таки подобным? Но я не хочу. Хотя, наверное, уже пропитался всем этим… Да или нет?

— Эй, Спецназ! — крикнул из окна Дрон. — Бери Зола и мотайте за кофе и за покупками!

Я достал из кармана ключи и пошёл к машине.

Женя

Прошли сутки, я одна, и я схожу с ума! Я даже начала думать о Терминаторе! И, кажется, скучать! Господи, а понятие «Стокгольмский синдром» ко мне применимо? Надеюсь, что нет! Он эгоист! Просто думать забыл обо мне! А ещё кофе обещал… Ну-ну…

С каждой минутой, проведённой в заточении, я всё больше убеждалась: человек — существо социальное! У меня имелась еда, тепло, питьё, удобства. Я была занята классом, работой над ролью с редкой возможностью сосредоточиться, но я изнывала — не было чего-то необходимого, жизненного, как вода. Я не могла определить, чего именно: слов, взглядов, внешней оценки, привычной с детства, обращения по имени, прикосновений, фонового шума, как признака жизни других людей? Без всего этого становилось страшно, будто и я не существую! И я ещё сильнее ждала Терминатора.

Увы, как бы не прислушивалась я в надежде уловить звук шагов, сколько бы раз не подходила к бронированному окну на кухне, сколько бы не сердилась, не волновалась, а не случилось ли с ним чего, Сергей не приходил. Зато Чайковский оплёл всё вокруг меня музыкой, как паутиной: я двигалась в трелях флейт, в невидимых нитях скрипок и виолончелей маленькими шажками или батманами, в фуэте и в стаккато на полупальцах… Но стоило выключить музыку, казалось, что я задыхаюсь от непроницаемой тишины, как стрекоза в вате. И я снова выкручивала звук на максимум и шла «точить носки».