Маргарита Ардо - Его Снежинка, пятая справа

Я даже не знал, как посмотреть ей в глаза, полные надежд. Я был зол. На нервах забыл в машине пакет с фруктами, хотел пойти за ним, а она расплакалась. И без того красивая в обтягивающем трико и пуантах, с кисейной юбочкой на бёдрах, с выбившейся из пучка тёмной прядью, прозрачная, она стала хрустальной.

Боясь оскорбить её, я осторожно обнял хрупкие плечи. Женя потянулась ко мне. Я опешил, растерялся, в прошлый раз ведь мой порыв возмутил её. Но теперь будто всё изменилось. Своим трепетом она разбила все защитные контуры. Прижалась, и меня по самую макушку затопило нежностью.

Я держался, как мог, чтобы не позволить себе лишнего. Но она сама мягко ткнулась, мазнула губами по моим. Тёплые, какие они были тёплые! Доверчивые, сочные, чуть припухшие.

Ее волосы, глаза, запах. Воплощение женственности в моих руках. От её осторожной ласки пальчиками по моей шее всё напряжение скрутилось в жгут возбуждения. Меня прорвало. Я покрыл её лицо поцелуями и сосредоточился на губах. Веки сами закрылись. Блаженство. Полное отключение мыслей в голове.

Хлопнула дверь. Я очнулся. Резко обернулся, выхватив пистолет. Никого. Только дверь, распахнутая сквозняком. Чёрт! Я опустил оружие и вернулся вниманием к Жене. Она сидела на единственном грубом столе, видимо, оставленном рабочими. Её губы, щёки, ушки пылали, как и мои. Но глаза с испугом устремились за моё плечо.

Я прошёл к выходу, выглянул, убедившись, что никого и в помине не было. И, получив оплеуху от морозного ветра, закрыл дверь. Провернул ключ. Посмотрел на деревянные узоры дверного полотна, укрощая ещё бунтующих в теле драконов. Вдохнул поглубже. Энергии оседали. Мозг с пробуксовкой заработал: она пожалеет об этом, не стоит.

Женя взволнованно смотрела на меня. Я улыбнулся:

— Просто сквозняк.

Подошёл, провел рукой по её волосам, приглаживая их, возвращая на место. В воздухе между нами висело электричество. Я взял её лицо обеими ладонями, взглянул в глаза. Век бы смотрел в них. Но она всё ещё тревожилась.

— Всё будет хорошо, — сказал я и поцеловал её в лоб.

— Серёжа… — шепнула Женя.

— Всё БУДЕТ хорошо, — повторил я.

Аккуратно опустил её на пол. Заправил непослушную прядь за ухо и сказал как можно более буднично:

— Я тебе купил всякой всячины, что была по дороге. Апельсины, шоколадку. Ерунду какую-то сладкую в коробке. Хочешь?

— Хочу, — кивнула она.

— Поставь, пожалуйста, чайник, — попросил я, понимая, что даже эта мелочь не вовремя и не к месту, но по другому нельзя.

Пусть всё электричество уйдёт в кипяток. Пусть она успокоится.

Я хочу её больше всего на свете. Но я люблю её.

Женя

Какая я глупая! Оказывается, он и не собирался уходить так быстро! Боже, Боже, меня ещё мама всегда ругала за поспешные выводы! И она права!

Я и на хлопнувшую дверь подумала, что нас пришли убивать. Хорошо, что Серёжа был так спокоен. Я нажала на кнопку электроприбора, похожего на космический челнок, и хмыкнула: целоваться в пуантах мне не впервой, а вот чайник включать, да.

Серёжа подошёл сзади, мягко тронул за плечи и едва коснулся губами виска. По моей спине пробежали мурашки удовольствия. Он положил на стол передо мной коробочку с тремя пирожными и пакет, в котором оранжевыми шариками перекатывались апельсины. Я обернулась с улыбкой. Он уже снял куртку и просто смотрел на меня. В чайнике зашумела вода, и меня опять посетило ощущение дома.

— Ты как? — спросил Серёжа.

— Хорошо, — ответила я, и это было правдой.

Я облизнула губы, поправила волосы. Он непринуждённо принялся рассказывать что-то про кофе, что чуть не забыл, что на дорогах пробки, и что апельсины должны быть сладкими, потому что марокканские…

Наверное, правильно было, что он остановился, я бы точно не смогла. Мои губы ещё горели, на них чувствовался его вкус, и голова моя слегка кружилась от сладости. К приятному расслаблению, как после шампанского, подмешивалось удивление и интерес.

Я обнаружила в мужчине, способном напугать одним своим видом, сделать со мной всё что угодно, нежность. А затем благородство, а теперь от него исходила тёплая, почти отеческая доброта.

От того, что он был рядом и вёл себя именно так, как вёл, не возникло неловкости, а страх, настолько сильный, что я старалась его не замечать все эти дни, выплеснулся со слезами и начал отслаиваться с моей души. Один слой за другим. Они опадали и рассыпались, как высушенные лепестки тёмно-бордовой герани, если до них дотронуться. И я почувствовала, что впервые за долгое время не нужно брать себя в руки, держаться, бороться, — наоборот. Серёжа продолжал рассказывать, а мне было хорошо. В наступившем спокойствии меня охватила ребяческая беспечность.

— Ты знаешь, у тебя опять совсем другой тембр, — заметила я.

— Да? Не обращал внимания. Какой?

— Вибрирующий. Он то гремит раскатами, то рычит, как у тигра, то мурчит мягко, как у кота… Сейчас мурчит.

Серёжа рассмеялся, одарив меня новой волной мурашек. Он закатил рукава рубашки и подошёл к раковине. Пока он тщательно, почти с хирургической дотошностью мыл руки, чуть поглядывая на меня, я рассматривала его пальцы, ладони, кисти, на расстоянии чувствуя скрытую в них силу.

— Наверное, такие руки были у Ильи Муромца, — ляпнула я, раскрывая коробочку с пирожными. Половинку можно, один раз. — Тебе бы пошёл меч. Ты когда-нибудь держал меч в руках?

— Держал.

Я удивлённо моргнула и подалась к нему:

— Где?!

— В театре, в школьном.

— Ничего себе, так мы с тобой коллеги! — ахнула я.

Серёжа вытер руки полотенцем, которое сам же привёз несколько дней назад.

— В некотором роде были. Но уже не считается, это было давно.

— А сколько тебе лет? — не унималась я.

— Двадцать пять.

Он так меня этим ошарашил, что я замерла.

— Ой, я думала, тебе тридцать…

— Помотала меня жизнь, — усмехнулся Серёжа.

— Нет-нет! — запростестовала я. — Ты просто очень серьёзный. И взрослый. И большой!

Он опустил чайные пакетики в две кружки и разлил по ним кипяток.

— Ладно, не утешай, я плакать не буду. Я и правда очень взрослый. А у тебя я не спрашиваю, я уже всё прочитал на сайте твоего театра: где училась, когда родилась и прочее.

— Так не честно! — шутя возмутилась я и тут же потупилась, затем вскинула на него глаза: — Между прочим, на самом деле я не плакса. Просто так было одиноко здесь, я ведь совсем не привыкла быть одна: на гастроли — с труппой, репетиции — с труппой, концерты — в окружении людей. Я даже живу с квартирной хозяйкой, она милая, но приставучая. Это ничего: в общежитии при академии у меня тоже была очень болтливая соседка по комнате! Но тут вдруг никого, и это… — я снова опустила ресницы, — это жутко.

— Мне жаль, — потух взгляд Сергея.