Алена Алтунина - Крыса и Алиса

— Знаете ли вы что-то о ее дедушке?

— Впервые слышу. Я думал, у нее нет родных.

— В интернате сказали, что ее навещал дедушка.

— Мне ничего не известно. Простите, мне пора бежать, у меня тренировка.

— Спасибо, что уделили нам время, — поблагодарила я.

— Пожалуйста, позвоните мне, если нужна будет моя помощь. Судьба Кати мне не безразлична. Передайте ей привет от меня, только думаю, ее это не тронет.

Тренер ушел.

— Мне кажется, нужно записать все факты, которые нам удалось узнать. Возможно, сложится какая-то картина, или возникнут наводящие вопросы, — предложила я Федору.

— Хорошо, приедем домой — и запишем, — согласился он. — А как насчет кино?

— Сегодня столько информации — голова раскалывается.

— Да, информация интересная, нужно ее систематизировать.

В машине мне вновь позвонил дядя Веня.

— Что-то ты пропала, Алиска. Чем сейчас занимаешься?

— Я снова еду в художественный салон пополнить запасы, — соврала я.

— Ты же давеча ездила? — удивился Вениамин Петрович.

— Забыла холст купить, — придумала я ответ.

— Зреет идея картины?

— Вроде нет, но запасы никогда не помешают.

— Смотри, не погрузись в работу, а то неизвестно, когда вернешься оттуда, а тебе собираться в дорогу.

— Да, пока нет симптомов, — прислушалась я к себе.

— Я хоть и люблю «эти» картины, но сейчас не время.

— Знаю.

— Береги себя! Я заеду за тобой утром двадцать первого.

— Хорошо.

Дядя Веня оказался провидцем, он напророчил мне транс. Видимо, сказались переизбыток эмоций и информации за последнюю неделю.

Лишь дома я поняла, насколько устала. Пока Федор загонял машину во двор, я присела в Кокино кресло, поджала ноги: они заледенели и слегка дрожали.

Галина вышла из дома и подошла ко мне:

— Алиса Павловна, вам нездоровится? Вы очень бледны.

— Я немного отдохну здесь. Что-то мне так жаль Коку…

— Нечего его жалеть, думаю, он нашел, что хотел, — отрезала Галина. На полпути она оглянулась. — Вам принести чаю?

— Нет, ничего не хочу, — ответила я и задумалась.

Галина — человек прагматичный, деятельный. Она никогда не сможет понять безвольного, непрактичного, начитанного, а потому и наивного и подвластного Коку. Может, ему сейчас плохо, может, он страдает? Жизнь так непросто устроена — никогда не знаешь, что и к чему приведет. Вот и он не предполагал, что с ним произойдут такие перемены. Грустно мне. Всех жаль… А эта любовь к Федору, такая невероятная, неожиданная — ведь ее я тоже представить себе не могла. И если за себя я спокойна, то неизвестная судьба Коки меня беспокоит, как я ни пытаюсь забыть о нем. Странно, что сейчас я думаю о муже, хотя я должна анализировать биографию Кэт. Должна, но только не сегодня. С ней так все не просто, ее жизнь полна трудностей и странностей. Сейчас мне, как никогда, тяжело думать о ней. В последние дни я слишком глубоко погрузилась в ее жизнь и, кажется, очень от этого устала. Сегодня мой мозг отказывается вникать в новые факты ее биографии.

Озноб не проходил, окружающие предметы стали как будто растворяться, мысли отвлекались от насущных проблем, а концентрировались на еще неясном образе. Галину и Федора я слышала словно сквозь пласт воды, есть совсем не хотелось, а реальность стремительно отодвигалась на второй план. Огромным усилием воли я на секунду вытянула себя из этого состояния и хриплым голосом предупредила Федора: «У меня приступ». Его лицо выразило удивление и беспокойство, но на большие объяснения у меня уже не хватило сил. Я ушла в сюрреальность, а потом, по инерции, в мастерскую. Надеюсь, Галина ему все объяснит.

«Очнулась» я в своей кровати, шторы были задернуты, рядом никого не было. На тумбочке стоял непонятный прибор. Через пять минут после моего пробуждения вошел Федор. Он озабочено осмотрел меня, потрогал мой лоб, взял руку, подышал на нее и спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Вроде бы хорошо. Давно я сплю? — спросила я.

— Почти двое суток, а работала ты двадцать четыре часа подряд — даже поверить не могу, что такое возможно. Я уже хотел вызвать скорую, но Галина сказала, что лучше тебя не трогать и насильно вывести тебя из этого состояния не получится, сама вернешься.

— Я тебя напугала?

— Да, я не был готов, что ты «исчезнешь» настолько. Ты помнишь, что нарисовала?

— Написала, — поправила я автоматически. — Нет, не помню.

— Я сейчас принесу картину.

Федор вышел и вернулся с холстом.

— Вот! — поставил он его на комод. — Я потрясен! Даже слов не могу подобрать… Ты что думаешь?

— Как всегда не верю, что это моя работа, потому что не помню самого процесса и что мною руководило, чтобы это изобразить.

— Не знаю, что ты хотела передать, но это так совершенно, такие краски, такая техника… Слезы наворачиваются, когда смотрю. Почему-то очень грустно: в ней и печаль, и грусть, но заодно и избавление. Думаю, эта картина отражает нынешнее состояние твоей души, твой внутренний мир. И мне нравится твоя сущность, она чистая и искренняя. Поэтому ты ничего и не помнишь, когда пишешь, работает твое естество, а сознание не участвует.

— Спасибо, что так корректно объяснил мою ненормальность.

— Я описал то, что вижу.

— Я пугаю тебя, наверное, или вызываю отвращение?

— Ангелы не пугают… — как-то робко и тихо сказал он мне, а потом добавил деловым тоном: — Теперь о деле: послезавтра утром ты улетаешь, времени на сборы совсем мало. Вениамин Петрович тебе несколько раз звонил, кажется, он почувствовал неладное, подозреваю, что скоро он будет здесь. Галина, как могла, прикрывала тебя, но он, похоже, всполошился. Мне, наверное, лучше уехать? А хочешь, я останусь и познакомлюсь с ним?

— Извини, сейчас не время: тогда ему придется рассказать историю твоего появления, он будет переживать, начнутся допросы и выяснение подробностей, поездка может сорваться.

— Я понял.

— Из-за меня наше расследование застопорилось? — виновато спросила я.

— Ничего, наверстаем!

— Ты меня пугаешь!

— Я не собираюсь впутываться в передрягу, просто поговорю с заведующей интерната, когда она выйдет из отпуска. Еще Галина мне назвала номер «ауди» твоего бывшего мужа, хочу пробить его по своим каналам.

— Будь осторожен, я буду волноваться!

— Даже не думай! Обещаю быть предельно осторожным!

— Хорошо.

Федор поцеловал меня.

— Удачи тебе, моя Алиса! Задай американцам! Пусть знают наших! Если сможешь, позвони! — сказал он на прощание и быстро вышел.

Я слышала, как скрипели ворота, как выехала машина, и вновь звук закрывающихся ворот. Потом ко мне вошла Галина. По-хозяйски раздвинула шторы, взбила мне подушку, поправила одеяло, пристально осмотрела меня.

— Сейчас принесу вам бульон с гренками и сладкий чай, и даже не думайте отказываться, — предупредила она меня.