Александр Барр - Одна в пустой комнате [litres]

Я смотрю на наш шифр. Надпись содержит всего три слова. Первое состоит из трех символов, второе из одного, третье слово из семи.

Аркадий мотает головой.

Запомнить букву из второго слова и подставить в другие не получится. Этот символ повторяется всего один раз.

И это никак не приближает нас к разгадке.

Читаю дальше.

Мне советуют найти наиболее часто употребляемые символы и буквы шифра. Предлагают поискать двойные символы и короткие слова в зашифрованном тексте.

В кровавом ребусе есть четыре повторяющихся символа.

– Три из них в первом слове, два – в третьем.

Я рассуждаю вслух, а Аркадий помечает на листке все мои находки. Кажется, он и не собирается думать. Он по своему обыкновению механически выполняет физическую часть и старается не мешать.

В книге написано, что нужно обращать особое внимание на апострофы и прочие символы вокруг.

Еще раз внимательно смотрю на послание.

На картинке я вижу лишь подтеки и восклицательный знак в конце надписи. Никаких дополнительных апострофов или чего-то похожего. Подтеки крови явно не специально оставлены…

– А восклицательный знак, он и в Африке восклицательный, – говорит Аркадий и смеется над своей тупой шуткой.

– Есть шифр, должен быть и ключ, – продолжаю рассуждать вслух и проглатываю подсахаренный зеленый чай.

Листаю книгу.

«Полиалфавитные шифры».

В них создаются шифрующие алфавиты.

Для такого шифрования часто используют символы нескольких алфавитов. «Шифр Тритемиуса», использует таблицу символов в двадцать шесть клеток. И это усовершенствованный шифр подстановки.

Я несколько раз перечитываю абзац, но никак не могу разобраться в коряво составленном тексте.

Мне уже надоедает.

У меня недостаточно терпения, да и что скрывать, недостаточно мозгов для таких занятий.

– По алгоритму шифрования, каждый символ смещается на символ, отстающий от данного символа на некоторый шаг. – Аркадий медленно читает вслух. Он искренне хочет мне помочь.

А я закрываю книгу, достаю сигарету и сажусь ближе к окну. Аркадий обыкновенно против курения, но сегодня не протестует и послушно затягивается никотином.

Я отдергиваю занавеску и смотрю во двор.

– Где сейчас Рита?

Аркадий, естественно, молчит.

– Ты не помнишь, когда в последний раз ее видел?

Я знаю, что он ничего не скажет. Я говорю, просто чтобы говорить, просто чтобы не сидеть в тишине.

– Нет.

Аркадий говорит «нет», и я от неожиданности давлюсь дымом и начинаю кашлять.

Он впервые мне ответил. Впервые со мной заговорил.

Вернее, он и раньше вставлял свои пять копеек, но только сейчас осознанно вступил со мной в диалог.

– Если честно, я вообще слабо помню, что произошло. – Он стряхивает пепел и сует сигарету мне в рот. – И я не совсем понимаю… Вернее, совсем не понимаю, что сейчас происходит. – Он говорит, и я слышу, что голос Аркадия звучит абсолютно как мой. Тот же тембр, та же интонация. – Почему я здесь? Где моя Рита? И что это вообще за место такое?

На этот раз молчу я.

Я не знаю, что ответить.

Я и сам не помню, как очутился здесь. Помню, что уже давно живу в этом доме. Знаю, где чулан, в котором Аркадий пристегивает себя к цепи на ночь. Сейчас, кстати, тоже пристегивается, несмотря на то что Рита давно не возвращалась.

Я помню, что в соседней комнате живет… Жила девушка…

– Потерял память?

Аркадий спрашивает, и, естественно, он уже знает, что я отвечу.

– Помню обрывки, – отвечаю, несмотря на то, что знаю, что Аркадий уже давно знает мой ответ.

– Это из-за укола, – говорит Аркадий и запинается.

Я спрашиваю, какого еще укола, и машинально трогаю себя за плечо.

– Это.

– Же.

– Я.

– Написал.

– На.

– Стене.

– Тот.

– Шифр.

По очереди с Аркадием произносим фразу, я бросаю окурок и бегом возвращаюсь за стол. Кажется, я что-то вспомнил. Кажется, нащупал что-то невероятно важное.

– Это послание тебе? – Аркадий спрашивает шепотом, чтобы не мешать мне думать.

– Не знаю, – почему-то отвечаю тоже шепотом. – Думаю, я написал что-то важное. И я, похоже, знал, что все забуду. Поэтому, видимо, и разбросал эти крошки.

– Какие?

– Ну как Гензель и Гретель, – отвечаю все еще шепотом. – Ай, да не важно! – говорю во весь голос, отмахиваюсь от надоедливого Аркадия и еще раз перечитываю послание.

Я перелистываю исписанную страницу. Просматриваю пометки. Совмещаю символы и записываю на ладонь то, что получается.

– Первая буква «и».

Я уверен.

Не могу объяснить почему, но уверен. Дописываю на ладонь и подставляю в шифр буквы.

– Значит, третья в этом слове. Еще четвертая и шестая в другом, тоже будут «и», – говорим хором с Аркадием.

Я пересчитываю символы, обвожу их в кружок, фиксирую результаты. Сопоставляю данные и подставляю их в формулу.

Я продолжаю записывать правильные буквы на ладонь.

Следую по стрелке из таблицы, прочерчиваю через весь листок линию, считаю и переписываю.

Когда последний символ занимает место на руке, Аркадий громко и четко зачитывает вслух:

– Иди в полицию!

Аркадий счастлив. Наконец нам удалось разгадать послание.

Он хлопает в ладоши, радуется как ребенок, выпивает остывший чай и плюется чаинками. А я смотрю на это все и думаю, что я уже много раз видел на стене эту надпись. Эта далеко не первая. И еще я думаю, что ох не просто будет мне убедить Аркадия пойти со мной.

На руке написано: «Иди в полицию!»

И я чувствую, что нужно поторапливаться. Иначе случится что-то жуткое, что-то непоправимое.

А еще я чувствую страх Аркадия. И уверен, что боится он совсем не напрасно.

– Эти надписи сделал я. Вернее, не все. Только одну из них, – говорю, шепелявлю. Нижняя губа сильно опухла, болит, и мне трудно выговаривать слова.

Федор Петрович не смотрит на меня. Он, скорее всего, знает, о каких надписях я говорю, но хочет, чтобы я сам пояснил.

– Те, что на фотографиях. Вы спрафывали. – Терплю боль и повторяю более разборчиво. – Спрашивали, что значат те символы. Я вспомнил.

Десна кровит, я с трудом проглатываю густую слюну. Она теплая, тягучая, с металлическим привкусом.

Федор Петрович в курсе, чего мне стоило вернуть память. Каким способом мне вправляли мозги.

Он каждый раз тяжело вздыхает, когда видит мое избитое, все в синяках опухшее лицо. Он старается не смотреть на забинтованные ребра. Он не хочет замечать гипс.

– Что ты вспомнил, Аркадий? – Доктор говорит и даже не смотрит в мою сторону.

Федор Петрович прекрасный специалист.

Теперь я в этом не сомневаюсь. Он мастер своего дела. И он наверняка знает, что по инструкции нужно смотреть мне прямо в глаза. Только в глаза. Он безукоризненно выполняет все остальные предписания. Но не может заставить себя посмотреть на меня.