Павел Астахов - Шок-школа [litres]

Еще у недоразумения были толстенькие пальчики с короткими ненакрашенными ногтями. А ног, похоже, вовсе не было – во всяком случае, таких, какие должны быть у нормальной секретарши.

Недоразумение по имени Татьяна Андреевна Антона безмерно раздражало.

– Сколько мне еще ждать? – не выдержал он. – Чем она там занимается?

Там – это за дверью кабинета, который однажды станет его собственным.

Поскорей бы.

– Там? – недоразумение вздернуло свои реденькие бровки и тоже посмотрело на кабинет. – А почему вы решили, что она там? Вера Николаевна на галерее.

– А раньше сказать нельзя было?! – взбешенный Антон вскочил на ноги…

Ну, попытался вскочить.

Подлое тесное кресло взвиться соколом не позволило, пришлось выползать из него ужиком – боже, как унизительно!

Убью эту секретаршу, подумал Антон. Сотру с лица земли. Не просто уволю – сошлю в самую дальнюю глушь, где там у нас конец географии? На Камчатке вроде у холдинга что-то есть, рыболовецкая база, кажется. Вот туда ее, эту мымру. Пусть кильку в банки запихивает, а не приличных людей в слишком узкие кресла, без маникюра это ей как раз удобно будет делать.

Кипя и дымясь, он вышел в коридор, свернул под лестницу и через неприметную дверку с табличкой «Вход воспрещен» вышел на галерею над складскими помещениями.

Старуха и впрямь была там. Стояла, таращилась вниз, как орел с горы. Из кабинета по монитору, куда картинки с камер выводятся, посмотреть не могла! Эффекта личного присутствия жаждала!

Одета жутко, как всегда. Костюм парчовый, что ли? Ткань кошмарного цвета – зеленая с золотом, такую бы мастеру Гамбсу на мебельный гарнитур. На ногах, прости господи, чуни какие-то – кожаные, сшиты на заказ, а все одно чуни, только с пряжками. С пряжками! Кто вообще такое носит сейчас? Разве что артисты «Мосфильма» на съемках исторических картин.

Антон на ходу щелчком сбил пылинку с рукава своего пиджака от Бриони.

Рассиялся в улыбке, раскинул руки, поплыл к Старухе – неподвижной, как скала:

– Здравствуйте, здравствуйте, дорогая Вера Николаевна!

Ненавижу, в сотый раз подумал он. Чего ты тут стоишь? И сидишь там, в кабинете? Тебе сто лет в обед, давно пора на кладбище, я гарантирую – у тебя будет отличное место на лучшем кладбище, огромный памятник – тяжеловесный, пышный и безвкусный, как ты любишь. Хоть зеленый с золотом! Хоть с маками и птичками. Ты только помри, пожалуйста, сделай уже милость, окочурься, сколько ж можно ждать!

– Чего тебе, Тоша?

Антон скрипнул зубами и улыбнулся еще шире.

Это ее «Тоша» он тоже ненавидел. Хотя за глаза Старуха, он знал, называет его и вовсе неприлично, но чего ждать от свиного рыла в калашном ряду? Ни воспитания, ни образования, ни светского лоска. Как была неотесанной деревенщиной, так ею и осталась. Все та же Фрося Бурлакова, только уже старая.

– Вера Николаевна, мы собирались встретиться и поговорить о Люсе, – Антон приблизился к Старухе, и она тут же от него отвернулась.

Опять уставилась вниз – на электрокары, грузовики, паллеты с мешками и коробками.

– Нечего тут обсуждать, я уже все решила.

Вот взять бы тебя сейчас за ноги и перебросить за ограждение, мечтательно подумал Антон. Как бы ты полетела с верхотуры! Как птица! Как тот орел!

Птица счастья завтрашнего дня. Или послезавтрашнего.

Ох, да когда уже…

– Вера Николаевна, дорогая, какой в этом смысл? Люся с Катей уже в Праге, все устроено…

– Не учи меня, Тоша, жить!

Старуха резко повернула голову – у нее, что, вовсе нет старческого остеохондроза? – пронзила зятя взглядом, пришпилила к месту.

– Но мы же хотели скрыть Люсину проблему от Протасовых! – напомнил Антон, с трудом удерживаясь, чтобы не ослабить узел галстука.

Рядом со Старухой, когда она гневалась, всегда было тяжело дышать.

– Мы не скроем ее, наше имя всплывет, и у меня нет ни малейшего желания выступать на процессе свидетелем, – Старуха скривилась. – Еще чего! Объяснения, оправдания и прочий жалкий лепет – это не наш стиль, Тоша! Суриковы будут требовать и получат свое.

– Ну, во-первых, не Суриковы, а Бондаревы…

Это он, конечно, зря сказал.

– Вычеркнуть вас с Катькой из завещания? – поинтересовалась Старуха и ухмыльнулась в лицо опешившему Антону. – Чего замолчал-то? Продолжай, что там у тебя «во-вторых»?

– Мы же решили, что пожертвуем этими деньгами, – напомнил он уже не так запальчиво.

– Решили, – согласилась Старуха. – И пожертвовали бы, да обстоятельства изменились. Ты не понял? Я объясню. Будет суд. Будет шум. Мы потеряем лицо.

– Да почему же?!

– Да потому что не могут, не могут Суриковы быть жалкими терпилами! – рявкнула Старуха так, что внизу притихли грузчики. – Те же Протасовы будут показывать на нас пальцами и смеяться!

Она ткнула узловатый палец с бриллиантовым перстнем между пуговками Антоновой шелковой рубашки и, чувствительно нажимая, мерзко захихикала:

– А Суриковы-то, Суриковы, вы слыхали? Сначала за деньги пристроили свою девчонку в элитную школу, а потом еще раз заплатили, чтобы по-тихому ее оттуда забрать! Вот лохи!

Антон попятился, расстыковывая свою шелковую грудь и бабкин деревянный палец.

– Лохами мы не будем! – постановила Старуха и даже притопнула чуней с пряжкой, утверждая эту мысль. – Для репутации компании это худо, для наших планов вообще гроб с музыкой. Кто согласится на партнерство с лохами? Уж точно не Протасовы.

– Но все узнают, что у Люси проблемы, – промямлил Антон.

Старуха тонко улыбнулась.

– Нет, Тоша. Все узнают, что администрация школы пыталась убедить нас , будто у Люси проблемы. Нас хотели обмануть, понимаешь? А мы не позволили. Мы совершили маневр, обошли противника с фланга и – залпом из пушек: ба-бах! Судебный иск! Суриковых на понт не возьмешь, Суриковы сами все возьмут и будут при добыче.

Где она этого набралась, пиратка волжская, досадливо подумал Антон. Маневр, фланги, залп… Небось Сабатини читала залпом, когда книжки за макулатуру получала в свои совковые времена.

Но мысль-то хорошая. Вот как она так умеет, Старуха-то? Р-раз – и вывернула все наизнанку, и снова она в дамках, а все остальные в дерьме.

– Теперь все понял, Тоша?

Антон кивнул.

– Ну и ступай, – Старуха махнула рукой, как будто лениво отгоняла муху, и снова отвернулась, уставилась вниз.

«Ненавижу ее», – подумал Антон, шагая прочь по галерее над складами.

И, остановившись, плюнул, уловив в собственном внутреннем голосе невольное восхищение.

Не буду скрывать – этого дня я побаивалась.

Накануне специально опасливо прошерстила интернет, проверяя, озаботилась ли уже прогрессивная общественность резонансным делом Шоко-школы.