Александр Горский - Не наше дело

— Поганый сегодня вышел день. — В таких ситуациях никогда не знаешь, что сказать.

— Это точно, день явно не удался, — кивнул Ларсен, — идите отдыхать, Эдди. На свежую голову будем пытаться понять, что вообще происходит.

— An hour in the morning is worth two in the evening [9] Час утром стоит двух вечерних. .

Матиас вновь кивнул, но в его лице особой надежды на утро я не увидел.

Утром я сразу рванул к Гартману. Поскольку здесь, на базе, я был для него почти родственником, Николя в порядке исключения ненадолго пустил меня к нему.

— Только прошу вас, Эдди, не утомляйте его чересчур, он еще слишком слаб, — предупредил меня доктор, — полчаса назад приходил Зиверс, расспрашивал его о вашей вчерашней поездке. Профессор Гартман очень устал после этого разговора.

— Я понял, док. — Я послушно закивал головой.

Николя недоверчиво скривился:

— Пять минут, потом я сам вас выгоню.

— О’кей, док, и еще раз спасибо вам огромное, — я крепко стиснул руку француза, — вчера вы спасли профессора, перед этим Дитриха подлатали, вы просто ангел-спаситель для всех нас.

— Дитриха? — удивился Николя, с трудом выдернув руку из моих пальцев. — А что с ним? Он ко мне не обращался. Мне всегда казалось, что Дитрих здоров как бык.

— Это точно, — я хлопнул доктора по плечу, — Дитрих здоров как бык, вы, как всегда, правы, док. Ну, я пошел, я недолго.

Верхний свет в палате был выключен, горел только один настенный светильник, слабо освещавший комнату. Жалюзи на окне были плотно закрыты. Вначале мне показалось, что Гартман спит. Он неподвижно лежал на спине, закрыв глаза. Его бочкообразная грудь медленно поднималась и опускалась с тихим хрипловатым присвистом. Я замер в нерешительности.

— Что, мандаринки принес? — Голос Гартмана звучал вполне бодро.

— Юрий Иосифович, — пробормотал я растерянно.

— Это я. — Гартман приоткрыл глаза, на лице его появилась слабая улыбка. — Нет мандаринок, с пустыми руками пришел, позорник? В обед коньяк принеси хоть.

— Вам нельзя, вам антибиотики колют. Мне Николя сказал.

— Ты его больше слушай, болтуна французского. Не принесешь — прокляну. Понял?

— Понял, понял, не орите, — я не стал спорить, — вы мне лучше скажите, чего хотел Зиверс?

— Зиверс? — хмыкнул Гартман. — Он спрашивал, не ты ли всадил мне эту стрелу в спину?

— Я серьезно.

— И я серьезно, — отозвался Гартман, — чего ты ждал, милый друг? Мы с тобой были вдвоем, никто не видел, что случилось. Он обязан проверить эту версию.

— Надеюсь, вы его разочаровали?

— Пришлось, — Юрий Иосифович вздохнул, — хотя было бы забавно тебя помурыжить. Но я был великодушен. Короче, мы сошлись на том, что это сделал кто-то из местных аборигенов, кому ты успел уже насолить. Ты, кстати, не в курсе, у Фреи какого жениха из местных, случайно, не было?

— Вы что, Зиверсу и про Фрею разболтали? — возмутился я.

— Угомонись, ничего я ему не разболтал, — успокоил меня профессор, — меня же в плечо ранили, а не в голову. Еще соображаю пока.

— Раз вы такой сообразительный, поразмыслите вот над чем. С чего мы все взяли, что стрелу пустил именно абориген?

— А кто? — вяло спросил Юрий Иосифович. — Амуру я уже вряд ли интересен.

— На базе ведь тоже есть луки. Я, когда видел выезжавших с вами охотников, думал, у них в чехлах ружья. Только вчера вечером Матиас сказал мне, что ружей ни у кого нет, а вот луками они пользуются для охоты.

— Пользуются, — согласился Гартман, — кстати, с нами ездил один из этих немцев-охранников, не помню его имя, так вот про него говорили, что он даже выступал на какой-то олимпиаде за сборную.

— Теперь понимаете?

— Что я должен понять? — По голосу было ясно, что Гартман уже устал. — Что в нас стрелял кто-то из сотрудников базы? Я в это не верю. Или ты и здесь успел чью-то жену охмурить? Если это так, Эдик, я тебя сам прибью. Только позже, когда силы будут.

— Поберегите силы, они вам могут на что другое понадобиться, — я не собирался сдаваться, — вспомните Дитриха. Он явно был ранен, а Зиверс что-то скрывает. Кстати, я спросил сейчас доктора, Дитрих по поводу раны к нему не обращался.

— Господи, как ты мне надоел, — пробормотал Юрий Иосифович, — при чем тут, вообще, Дитрих?

— А при том, что на острове был ранен только один человек. Один из тех, кто напал на этого бедолагу Алрика. Местные ведь промеж себя так никого и не нашли, хотя Готфрид всех заставил раздеться, весь остров.

— Кроме нас, — голос Гартмана был еле слышен, — но для чего это все? Дай воды.

Я поднес ему к губам бутылочку с водой. Профессор сделал два небольших глотка и устало откинулся на подушку.

— И как только я узнал про Дитриха, да еще дал понять это Зиверсу, так сразу прилетела эта стрела. Странные совпадения.

Гартман ничего мне не ответил. Он вновь закрыл глаза, и понять, спит он или еще нет, было невозможно.

— Я пойду, Юрий Иосифович. Вы тут держитесь. Будут вам днем мандарины.

Осторожно ступая, я направился к двери.

— Эдик, — тихий голос долетел до меня, когда я уже коснулся дверной ручки, — скажи, из лука стреляют на летней или на зимней Олимпиаде?

— Конечно, на летней. — Вопрос Гартмана показался мне странным.

— Идиоты, — Гартман вновь приоткрыл глаза, — могли бы выступать и там, и там, в два раза больше призовых было бы. Какая разница, в какое время года из лука стрелять?

Сорок человек, и я в том числе, без дела слонялись по базе. Посидев немного перед экраном телевизора, я узнал, что за вчерашний день в мире ничего особенного не произошло. Американцы готовились завтра отметить очередной День независимости, возможно, поэтому они взяли небольшой тайм-аут в своих непрекращающихся попытках что-то улучшить в этом мире по своему усмотрению. Без их участия и остальные страны нашей планеты прожили вчерашний день относительно спокойно.

Я вышел в коридор и нос к носу столкнулся с Ларсеном.

— Доброе утро, Эдди. Как настроение? — Ларсен протянул мне руку.

— Здравствуйте, Матиас. Все нормально, голова только разболелась. — Я пожал его руку.

— Вы вчера перенервничали, организм еще не пришел в себя. Вам надо как следует отдохнуть.

— Спасибо, Матиас, — я вяло улыбнулся, — наверное, мне в самом деле лучше прилечь. Заняться все равно нечем.

— Вот и правильно, — обрадовался добродушный швед, — отдыхайте, Эдди.

Я вернулся в наш с Гартманом отсек, запер дверь на ключ и приступил к отдыху.

К моему счастью, здание базы строили не убежденные сталинисты, а прагматики из Евросоюза. Потолки были совсем невысокие и от нижнего края окна до земли, на мой взгляд, было не более четырех-пяти метров. Я открыл окно и забрался на подоконник. Отчего-то мне стало страшно. Утром, перед завтраком, я смотрел вниз, и земля мне казалась гораздо ближе. Может, за это время базу немного поддомкратили? Так или иначе, прыгнуть я не мог, тело отказывалось сделать последний рывок, а мозг услужливо подбрасывал неизвестно откуда знакомые мне термины, такие, как сотрясение мозга и компрессионный перелом позвоночника. Окончательно убедившись в том, что я трус, я соскочил на пол и закрыл окно.