Роберт Гэлбрейт - Дурная кровь

– Это… была… шутка, – выдавил Моррис, разглядывая размазанную по рукам кровь. – Я просто хотел тебя напугать… да йопта, что ж такое…

Но адреналин в сочетании с виски внезапно высвободил в Робин такую злость, какой она не испытывала с того вечера, когда ушла от Мэтью. Вне себя, она набросилась на Морриса:

– Ты когда-нибудь подкрадывался к Страйку, чтобы схватить его за пояс? Ты подкрадывался к Барклаю, чтобы его обнять? Ты кому-нибудь из них отправил фотографию своего члена?!

Наступило молчание.

– Вот стерва, – выговорил Моррис, зажимая нос тыльной стороной ладони. – Ты же сказала, что не будешь…

– Что-что он сделал? – переспросил Страйк.

– Прислал мне фотографию своего агрегата! – выкрикнула разъяренная Робин и повернулась к Моррису. – Я не какая-нибудь шестнадцатилетняя стажерка, которая побоится дать тебе отпор! Мне противны твои руки, понятно? Я не собираюсь терпеть твои поцелуйчики.

– Он прислал… – начал Страйк.

– Я тебе не говорила, потому что у тебя был стресс, – объяснила Робин. – Умирала Джоан, ты мотался в Корнуолл, тебя нельзя было огорчать, но с меня хватит. Я отказываюсь с ним работать. Он должен быть уволен.

– Господи! – простонал Моррис, утирая нос. – Шуток не понимаешь, что ли?…

– Учись адекватно оценивать ситуацию, парень, – вмешался Барклай, который стоял прислонясь к стене со сложенными на груди руками и, казалось, потешался.

– Какого черта? Ты не имеешь права меня уволить через…

– Ты работаешь по контракту, – напомнил ему Страйк. – Контракт с тобой мы разрываем. Твоя подписка о неразглашении остается в силе. Одно слово о делах агентства – и я позабочусь, чтобы следственная работа была для тебя закрыта. А теперь выметайся к чертовой матери из этой конторы.

Моррис, все еще зажимая левую ноздрю, с безумным видом поднялся с дивана:

– Хорошо. Ты предпочел ее, потому что у тебя на нее стоит. Хорошо.

Страйк сделал шаг вперед; Моррис попятился и чуть не упал на диван.

– Хорошо, – повторил он.

Развернувшись, он вышел из офиса и с силой хлопнул дверью. Пока дверь еще вибрировала и металлические ступени лязгали под ногами Морриса, Барклай оттолкнулся от стены, выдернул из руки Робин нож и отнес его в раковину, к прочей грязной посуде.

– Никогда мне не нравился этот дрыщ, – сказал он.

Страйк и Робин посмотрели друг на друга, а затем на потертый ковер, где все еще поблескивали капли крови Морриса.

– Так, счет один – один, – объявил Страйк, хлопнув в ладоши. – Что тут скажешь: кто первым разобьет нос Барклаю, тот сегодня чемпион.

Чем закончился бы тот вечер, не вернись в агентство Барклай и не щелкни он выключателем? На выходных оба партнера задавались этим вопросом, и каждый, прокручивая недавний разговор, гадал, о чем теперь думает другой и не слишком ли много было слов и признаний.

На трезвую голову Страйк невольно порадовался, что не совершил ничего такого, к чему подталкивал его виски. Любой внезапный алкогольный порыв наверняка повлек бы за собой раскаяние и отрезал пути возврата к дружбе, занимавшей особое место в его жизни. Тем не менее в свободные минуты он задумывался: догадалась ли Робин, что этот разговор опасно приблизил его к запретной территории, прежде обнесенной колючей проволокой, и что за считаные мгновения до щелчка выключателя ее деловой партнер лихорадочно вспоминал, когда в последний раз менял постельное белье.

Между тем Робин в воскресенье проснулась с таким ощущением, словно кто-то истоптал ей лицо, а еще с легким похмельем и со смешанным чувством удовольствия и тревоги. Она перебрала в уме все фразы, сказанные Страйку, и понадеялась, что не выдала своих чувств, в которых обычно не признавалась даже самой себе. А воспоминания о том, что он назвал ее своим лучшим другом, каждый раз вызывали у нее маленький всплеск счастья, но время шло, синяки болели все сильнее, и она уже стала жалеть, что не набралась смелости и не спросила Страйка в лоб, как он теперь относится к Шарлотте Кэмпбелл.

В последнее время Робин буквально преследовал образ Шарлотты – мрачный портрет, который так и хочется снять. За те четыре года, что минули после их столкновения на лестнице, ведущей в офис агентства на Денмарк-стрит, этот портрет обрел форму и объемность благодаря массе подробностей, услышанных от Илсы, и обрывочным сведениям, почерпнутым из прессы. Впрочем, накануне вечером тот образ обозначился резко и прочно, как темное романтическое видение потерянной и умирающей возлюбленной, которая лежит среди деревьев, нашептывая Страйку свои прощальные слова.

Как ни крути, образ этот производил чрезвычайно сильное впечатление. Когда-то Страйк в подпитии признался Робин, что Шарлотта – самая красивая из всех известных ему женщин, и теперь, оказавшись между жизнью и смертью, эта красавица решила позвонить Страйку и рассказать о своей безграничной любви. А что могла предложить невзрачная Робин Эллакотт в противовес такому напряженному драматизму, такому накалу эмоций? Пересмотренный график наружки, аккуратно подшитые счета, чашки крепкого чая? Настроение Робин то и дело менялось (несомненно, из-за полученных травм лица) от убывающей бодрости до тоскливой задумчивости. В конце концов она устроила себе суровую выволочку: если Страйк в кои веки приоткрыл тебе свои теплые чувства, а Солу Моррису указали на дверь, чтобы больше рядом с тобой не отсвечивал, так живи и радуйся, благо есть два таких повода.

Как и следовало ожидать, больше остальных из-за внезапного увольнения Сола Морриса переживала Пат. О его судьбе она узнала от Страйка в понедельник утром, когда столкнулась с ним у входа в офис. Страйк уже уходил, а Пат как раз шла на работу. Оба собирались насладиться очередной порцией никотина. Пат только что достала свою привычную электронную сигарету, а Страйк держал в руке пачку «Бенсон энд Хеджес» – он практически никогда не курил в офисе.

– Доброе утро, – сказал Страйк. – Оставил вам на столе записку. Там несколько поручений на время моего отсутствия. Робин придет к десяти. И еще… – Он уже сделал несколько шагов, но вновь обернулся к ней. – Я вас попрошу: оформите полный расчет Моррису, по пятницу включительно, и сразу перечислите ему всю сумму. Он здесь больше не работает.

Страйк не стал дожидаться ответа, поэтому сетования расстроенной секретарши вылились на Робин, которая пришла в офис без десяти десять.