Роберт Гэлбрейт - Дурная кровь

– Посмотрел я ту семейную гостиничку на «Трипэдвайзоре». Называется «Аллардис» – это девичья фамилия его жены. Завалиться без предупреждения нельзя: если жена почует неладное, она, чего доброго, ему позвонит и скажет, чтобы уносил ноги. А значит, нам нужно припарковаться, занять удобную позицию и позвонить. Если этот крендель там, сразу нагрянем, не дав ему смыться, а если решит сдернуть, что не исключено, – тут же перехватим. Если же в доме его нет, будем ждать.

– Долго? – спросила Робин.

– Хотел сказать «сколько понадобится», – ответил Страйк, – но раз нам за это не платят, на понедельник я назначил дела в городе.

– А я могу остаться, – предложила Робин.

– Это вряд ли, – сказал Страйк.

– Прости. – Робин тут же прикусила язык: Страйк мог подумать, что она просто ищет предлог, чтобы остаться в каком-нибудь отеле еще и на следующие выходные. – Я понимаю, у нас работать некому…

– Дело не в этом. Ты же сама говорила: вблизи Стива Даутвейта женщины вечно умирают или пропадают. Может, конечно, им просто не везло, но, с другой стороны… три разные фамилии – не многовато ли для мужчины с чистой совестью? Хотелось бы внести ясность.

До маленького приморского городка они добрались в одиннадцать и припарковали «лендровер» у красных стен «Скегнесс боул» – внушительного боулинг-клуба на набережной. Выходя из автомобиля, Страйк почувствовал запах и вкус моря, отчего машинально развернулся к воде, но с автостоянки был виден только мутно-зеленый искусственный пруд, по которому скользила на катамаране хохочущая парочка. Сзади хлопнула водительская дверца, Страйк повернулся и увидел, что Робин, по-прежнему в темных очках, заматывает шею шарфом.

– Ну, что я говорила? – обратилась она к недоумевающему Страйку, который подставлял лицо жарким, по его мнению, лучам солнца.

Не в первый раз подивившись феноменальной способности женщин улавливать несуществующие сквозняки, Страйк закурил, дождался Робин, отошедшую заплатить за парковку, и они вместе зашагали в направлении Гранд-Пэрейд, широкой улицы, тянувшейся вдоль набережной.

– «Савой», «Куорн», – с ухмылкой читал Страйк названия престижных отелей, которые окнами верхних этажей, несомненно, смотрели вдаль, на море. – «Четсворт».

– Не издевайся, – сказала Робин. – В детстве я обожала ездить в Скегнесс.

– «Аллардис» должен быть вот там, – сказал Страйк на пешеходном переходе и махнул рукой в сторону широкой Скарборо-авеню. – Да, вот и он, с синим козырьком.

Остановились они на углу, возле огромного сооружения в псевдотюдоровском стиле, под вывеской «Мясной ресторан и кафе „Джубили“». За вынесенными на тротуар столиками нежились под солнцем любители утреннего кофе и пива.

– Идеальный наблюдательный пункт. – Страйк выбрал один из уличных столиков. – Я бы не отказался от чашки чая.

– Сейчас закажу, – сказала Робин. – Мне все равно кое-куда забежать нужно. Будешь сам ему звонить или поручишь это мне?

– Сам позвоню. – Страйк устраивался в кресле, доставая мобильный.

Когда Робин скрылась в баре, он зажег сигарету и набрал номер «Аллардиса», не спуская глаз с дверей гостиницы. Она стояла в ряду восьми домов повыше, частично переоборудованных в небольшие пансионаты с такими же, как у «Аллардиса», выпуклыми пластиковыми козырьками над входом. Почти каждое окно закрывала белоснежная тюлевая занавеска.

– Доброе утро, гостиница «Аллардис», – ответил раздраженно-бодрый женский голос с шотландским акцентом.

– Стив там? – с развязной уверенностью осведомился Страйк.

– Барри, солнце, ты?

– Ну, – буркнул Страйк.

– С минуты на минуту будет у тебя, – заверила женщина. – У нас, ты уж прости, всего ничего оставалось. Но, Барри, сделай милость, не задерживай его, потому как тут четыре кровати перестелить надо, а он еще за молоком сходить должен.

– Ага, – ответил Страйк и повесил трубку, чтобы не выдать себя ни единым лишним словом.

– Ну что, застал его? – с тревогой спросила Робин, опускаясь в кресло напротив.

Она вымыла руки, но в спешке не досушила, торопясь к Страйку.

– Нет, – ответил он, стряхивая пепел в маленькое розовое ведерко, заменяющее пепельницу. – Доставляет какой-то заказ местному жителю и вскоре вернется с молоком.

– Так-так, – тихо выговорила Робин, глядя через плечо на темно-синий козырек «Аллардиса» с выведенным причудливыми белыми буквами названием.

Бармен принес два металлических чайника и фарфоровые чашки; детективы молча принялись за чай. Страйк не сводил внимательного взгляда с «Аллардиса», а Робин – с улицы Гранд-Пэрейд. Моря было не видно: его загораживал широкий пестрый фасад Скегнесского пирса, на котором среди прочих соблазнов рекламировался бар с закусочной под оптимистическим названием «Голливуд». По Гранд-Пэрейд на инвалидных электроскутерах разъезжали старики. Мимо столиков прогуливались с мороженым целые семьи. По горячим тротуарам послушно трусили рядом с хозяевами пушистые мальтийские болонки, толстые мопсы и сопящие чихуахуа.

– Корморан! – резко прошептала Робин.

Из-за угла на Скарборо-авеню вывернул мужчина с тяжелой хозяйственной сумкой в руке. Седые волосы были коротко подстрижены вокруг ушей, но несколько длинных прядей закрывали широкие потные залысины надо лбом. Понурые плечи и собачий взгляд выдавали в нем подкаблучника. Та же самая бирюзовая футболка, в которой он красовался на снимке с караоке, нынче туго обтягивала пивной живот. Даутвейт перешел через дорогу, преодолел три ступеньки, ведущие на крыльцо «Аллардиса», и, сверкнув на солнце застекленной дверью, скрылся из виду.

– Ты расплатилась? – спросил Страйк, залпом допивая чай и опуская пустую чашку на блюдце.

– Конечно.

– Тогда вперед, – Страйк бросил окурок в розовое металлическое ведерко и с усилием выбрался из кресла, – пока его не погнали наверх менять постельное белье.

Быстро, насколько позволял протез Страйка, они тоже перешли на другую сторону и поднялись по ступенькам, выкрашенным в голубой цвет. В цветочных ящиках под окнами нижнего этажа распустились лиловые петунии, а застекленная филенка двери была густо оклеена стикерами, один из которых гласил, что это трехзвездочная гостиница, а другой призывал входящих вытирать ноги.

Их приход возвестило звяканье колокольчика. В узкой прихожей никого не оказалось; ведущая наверх лестница была накрыта дорожкой из сине-зеленой шотландки. Вошедшие остановились у столика со множеством флаеров, рекламирующих местные достопримечательности; в воздухе удушливо пахло жареной едой и ядреным освежителем воздуха с ароматом розы.

– …А Паула новые лампы в солярии установила, – послышался голос с шотландским акцентом, и дверь справа впустила в холл женщину с короткими канареечно-желтыми волосами.