Владимир Евдокимов - Забытый берег

Зенков, похохатывая, хлопал меня по плечам, подмигивал, как будто поздравлял с победой. А может, и в самом деле поздравлял?

— А счастье завершилось внезапно. Утром на автостоянке за рулём автомобиля. Метким выстрелом убийцы, нанятого более решительными ценителями жизни. Каждому — своё, Аксёнов, не так ли?

Я силился что-то сказать, да только язык не шевелился. Шевелились кисти рук — они раскрывались в стороны, а потом бессильно падали вниз. Слова я забыл. Зенков с мимолётным любопытством посмотрел на мои руки и продолжил:

— Вам повезло, Аксёнов, не вы добрались до чугунка. Могли бы, если бы Латалин остался паковать и топить Конева. Но остались вы — и не добрались. Потому-то вы сейчас и живой. А почему вам повезло? Или вы считаете, что вам не повезло? А как вы в самом деле считаете?

Что-то было в его словах затаённое, отчего заныло сердце.

Спустились сумерки. В неверном свете пасмурного неба мы были непонятно где. Ночью легче жить, чем днём: много лишнего исчезает. На рассвете жить просто невозможно: ясность является необыкновенная. А в сумерках тяжело, так как чересчур много непонятного, и оно давит. Но я всё же взял себя в руки.

— Что там могло быть, в чугунке?

— Да, видимо, кольца, камни и тому подобная мелочь, — легко пояснил Зенков. — Монеты. Золотые царские пятирублёвики. Составил Тадер столбиком штук двадцать таких монет, завернул в бумагу. Разложил колбаски по чугунку и всё спрятал. Немцы аккуратисты. Но, скорее всего, колечки и перстеньки на нитку нанизал. Весу меньше, цена выше. Рубины, изумруды, серьги, кулоны… Как вы думаете, Аксёнов, это Тадер чугунок уложил кверху донышком?

— Нет, конечно. Всё бы просыпалось.

— Значит, ваш друг Латалин.

— Ну, какой друг…

— Теперь-то, конечно, не друг, теперь тварь. Довольство сквозило в словах Зенкова. Чёрт бы его побрал, умника, — я его вполне понимал и завидовал! Он же какое-никакое, а открытие сделал! Он разгадал тайну кау-гау, потому что подошёл к делу серьёзно, творчески, думал об этом, напрягался и получил в итоге вполне грамотную рабочую версию: кау-гау — это купрум, аргентум, аурум, то есть именно это и есть много денег. Это и есть клад! И доктор наук Аксёнов, махая кайлой, эту версию подтвердил. Остальное Зенкова уже не интересовало. Он гордился открытием, имел право…

— Кстати, Аксёнов, вы узнали, как расшифровываются инициалы Тадера? Э.К.? Время было…

— Зачем?

— Разумеется, вам это ни к чему. Вам ведь главное — досада от того, что клад оказался несерьёзным. Двадцать три рубля! На двоих. Стоило ли огород городить? А его звали Эдуард Карлович.

— И что? — тупо спросил я.

— Так, — задумчиво проговорил Зенков. — Забавно. Вроде и не нужно это чурке, а теперь чурка в курсе, и что-то изменилось. Не так ли?

Я униженно молчал. Странно — и впрямь как-то иначе стало… Но как?

— И ещё. Наверное, некстати, но ещё после нашей встречи в Кусково мне пришло в голову вот что. Почему вы не предложили Коневу поучаствовать в… раскопках? Ну, отдали бы ему тогда четвёртую часть, а? Да он бы и сам к такой пропорции пришёл. Как? Совместный труд сближает.

— Вряд ли.

— Хорошо, отверг бы он ваше предложение, чёрт с ним — алкаш и есть алкаш. Но почему не предложили?

— Не знаю…

А я и впрямь не знал и даже не представлял. Как это? И в голову не приходил такой вариант. Действительно, почему?! Со стороны, конечно, видней, но… Никто не хотел уступать. А в итоге? Добил меня Зенков…

Мы сидели на краю ямы. Она густо пахла землёй и ушедшим временем. Вокруг ощутимо темнело.

— Вот и передохнули. — Зенков встал. — Как говорят господа учёные, отдых — это перемена деятельности и переключение мозгов. Закругляемся?

Яму забросали быстро. Утаптывали беспорядочно, положили дёрн, разметали над продолговатым холмиком снег — вот так всё и кончилось.

Конечно, видно было, что люди здесь работали, но кому на это глядеть? Смотрителю газопроводов? Ну, раскопает Лукоянов яму, а там ничего. Это, кстати, должен быть или сам Лукоянов, которому мы оставили бревно с лопатой, или, скорее всего, его сын, тоже Лукоянов. Такие должности занимают по наследству. А — пустое! Зря, что ли, Зенков чугунок в пакет положил? Не полезет Лукоянов в дубки.

Почему же мы не предложили Коневу пойти вместе с нами?

Всё закончилось, наступила пора возвращаться. Рюкзаки уложены, инструменты в руках, лыжи — вот они. Надели плащи. Холодало, но пока не сильно, тем более что мы находились в движении.

Рюкзак с останками Виноградова Зенков повесил мне на плечи — я и не подумал возражать. Тяжёлый оказался рюкзак — больше пуда весом. Остальное нёс Зенков. Возвращались по своей лыжне. У края обрыва, недалеко от разлапистой сосны, примерно там, где мы с Латалиным прятались от Конева, остановились. Гремячево за Волгой исчезло, только отдельные огоньки расплывчатыми точками светились сквозь сумеречный туман надвигающейся ночи.

— Просторно, — сказал Зенков и повторил: — В хорошем месте лежал отец моей жены. А там, справа, что за огоньки? Отары?

— Отары.

Мы несколько минут молчали. Если бы действительно я был настоящей чуркой, большой, толстой сосновой чуркой, блестящей на сколе, то самое время и место было бы сейчас упасть с обрыва, пролететь метров двадцать вниз, подскочить, пролететь сквозь корявый кустарник и навсегда зарыться в снег…

— Дело кончено, — вздохнул Зенков. — Принципиально всё ясно. Очень меня волновала загадка кау-гау, думал, так и не разгадаю. Нет — всё раскрыто, можно гордиться. Итог, правда, настораживает. Из четверых, отправившихся за кладом, двое убито. Ладно. Из двоих оставшихся в живых один оказался негодяем, он же, получается, ограбил своего товарища! Цинично и хладнокровно. Но и он на том свете. И это ладно! А его товарищ только что получил убедительное свидетельство подлости… друга не друга, но ведь приятеля? Тварью вы его сгоряча назвали, и вы были искренни, я заметил! А искренность для деревянного человека — редкость. Конечно, Аксёнов, моё неожиданное появление внесло сумятицу в вашу благополучную жизнь, но история будто бы закончилась? Будто бы всё? Осталось через Волгу перейти. Так нет же! Чугунок-то, который вы откопали, потребует от вас серьёзных усилий. Мозговой, а главное, душевной активности. И надолго, если не навсегда. Вот ведь в чём дело! И меня рядом не будет, Аксёнов, уже через пару часов не будет! Теперь это только ваша история! Смотрите, смотрите, как прямо на глазах густеет воздух! — Зенков чему-то бурно удивился. — Прекрасно! Прямо на глазах!.. Закуривайте…

— Не хочу.

— Чугунок — это, конечно, условность, Аксёнов. Другое тут главное, и вы именно о другом должны думать! Не я, а вы. А вы боитесь. Вижу — боитесь. Кроме того что кау-гау — металл, есть кое-что более любопытное. Нужна помощь?