Татьяна Бочарова - Старшая подруга [litres]

Неужели все не просто так, неужели произошла какая-то трагедия, из-за которой та вынуждена была бросить ее на произвол судьбы? Или тетка бессовестно врет, выгораживая себя?

– Врач, – спокойно повторила Золотова. – Мы работали вместе, в одной больнице. Я санитаркой была. Ты замужем? Семья есть?

– Нет семьи. Был парень, погиб. Угорел. Больше никого не было.

Золотова молча качала головой.

– Это ты в меня такая несчастливая. Я тоже Кешу любила, да потеряла. Учишься, работаешь?

– Работаю. Уборщицей в детдоме.

– Что ж так-то? И не пробовала поступить куда? Хоть в техникум?

– Я медицинское окончила. Потом в Москву поступала, в Первый мед.

– Не может быть! – Золотова всплеснула руками. – Не прошла?

– Прошла. Но учиться не стала.

– Почему же?

– Близкий человек заболел. Пришлось вернуться домой. Заботиться о ней.

– О ней? Это женщина? – Золотова слегка прищурилась.

– Да. Она меня вырастила. Она мне как мать.

– Так тебя, стало быть, удочерили?

– Нет. Я выросла в детдоме. Это воспитательница. Она заботилась обо мне, вылечила, выходила.

– Ну да, – пробормотала Золотова. – Ты же была больная. Что-то с ножками.

Она замолчала, опустив глаза. Молчала и Ульяна. Гнев ее на мать отчего-то совсем улетучился. Ей было невероятно жаль эту истощенную, чуть живую женщину, существующую в ужасной нищете и одиночестве.

– Зачем ты пришла? – спросила Золотова после долгой паузы. – Посмеяться надо мной? Так смейся – вон я какая. Скоро помру. Квартира тебе достанется. Ты, может, за этим и пришла?

– Мне не нужна ваша квартира, – сухо проговорила Ульяна. – И я не думала над вами смеяться.

– Что же тогда? – Золотова смотрела на нее с недоумением.

– Я просто. Пришла посмотреть. На свою родную мать. – Говорить было тяжело. Ульяна после каждой фразы делала остановку.

– Просто посмотреть. – Золотова снова кивнула и вдруг закашлялась.

Кашляла она долго и натужно, задыхаясь. Губы ее посинели, на шее набухли жилы. В какой-то момент Ульяна испугалась, что она упадет замертво прямо перед ней. Наконец Золотова перестала кашлять, напилась воды, вытерла мокрое лицо тыльной стороной ладони.

– Посмотреть. А чего смотреть-то? Видишь, какая я? Второй год болею. Недолго осталось. – Она вдруг усмехнулась, на скулах ее ходили желваки.

В этот момент Золотова напомнила Ульяне ее саму, точно она в зеркало погляделась и увидела в нем свое отражение. Что-то екнуло у нее в самом сердце, как когда-то давно, когда она шла рядом с Колькой, а над головами у них заливался соловей.

– Мама… – Губы ее сами прошептали это слово. Она никогда прежде не произносила его вслух. Даже обращаясь к Арсении. – Мама, мамочка…

По щекам Золотовой покатились слезы. Она встала с постели и приблизилась к Ульяне. Та тоже вскочила со стула. Золотова обняла ее, руки у нее были холодными, как ледышки.

– Доченька моя… – Она прижалась виском к Ульяниной щеке. – Прости меня, доченька. Прости.

– Прощу, – шепотом произнесла Ульяна, глотая слезы.

Потом они, обнявшись, сидели на тахте и плакали. Потом пили чай – в холодильнике было шаром покати, и Ульяна сбегала в ближайшую «Пятерку» и накупила всякой всячины: сыра, колбасы, конфет, фруктов. Евгения есть почти не могла, посасывала конфетку и дула горячий чай чашку за чашкой.

Они говорили весь вечер и всю ночь, до самого рассвета. Евгения рассказала Ульяне все про свою трагическую любовь, про неожиданную беременность, про роды. Про то, как не смогла заботиться о ребенке, испугалась ответственности. Не забыла упомянуть и про Елену. Ульяна не могла взять в толк – как же так? Подруге Жениной на момент ее рождения было столько, сколько ей сейчас. Вполне зрелый возраст для того, чтобы помочь убитой горем соседке справиться с малышом.

Евгения еще подлила масла в огонь:

– Если б не она, не Ленка, я б тебя ни в жизнь не бросила бы. Она насела на меня, пристала как банный лист: откажись да откажись. Ну я и не выдержала. – Она хлюпала носом, ревела навзрыд, прерывая рыдания судорожным кашлем.

А Ульяна думала мрачную думу. Найти бы эту столичную фифу да поглядеть ей в лицо. Вона как – натворила делов и была такова, умотала в свою Москву. А они с матерью всю жизнь мучились друг без друга. Оставь Женька Ульяну, глядишь – была бы здорова. Не проглядела бы болезнь, начала бы вовремя лечиться. А так – только душу травить: нашла мать для того, чтобы скоро ее снова потерять.

Ульяна вымыла Женьку в ванной, постирала грязное белье, высушила, выгладила. Закупила продуктов столько, на сколько хватило у нее денег. Женька робко просила ее остаться.

– Не уезжай, доченька. Недолго мне тебя заботить. Побудь со мной, хоть чуть-чуть еще.

Но как могла Ульяна остаться, когда дома ее ждала тихая и блаженная Арсения? Кто будет за ней приглядывать, если она переселится в Курчатов? В конце концов, она пообещала матери, что будет часто приезжать. Раз в две недели. Та и этому была рада. Она не могла поверить в то, что дочь нашла ее и простила. Все твердила слова раскаяния, целовала Ульяну, крестила на прощание…

Ульяна вернулась, и началась кочевая жизнь. Каждую пятницу она садилась в автобус и ехала в Курчатов. С Арсенией оставалась тетка Олеся, не за просто так, Ульяна ей платила. Женька уже почти не вставала. Целый день лежала в постели, на улицу не выходила. Ела как птичка, чуть поклюет – и ее сразу начинало тошнить. Ульяна перед отъездом набивала холодильник, возвращалась – продукты успевали испортиться. Она выбрасывала их, мыла полки, покупала все заново. Приводила в порядок квартиру, готовила. Потом сидела у постели матери, держа ее за руку.

Она даже не отдавала себе отчета в том, что вся ее жизнь превратилась в уход за тяжело больными женщинами. На себя не оставалось ни минутки: работа в две смены, подсобное хозяйство в деревенском доме, кормежка и туалет умирающей и бесконечная дорога в трясущемся автобусе.

Время летело стремительно и незаметно. Миновал год, за ним другой. Зимой, под самый Новый год, Евгения умерла. Этого следовало ожидать, она и так продержалась дольше обычного при таком диагнозе. Однако для Ульяны смерть матери стала ударом. Пока устраивались похороны, она еще держалась, но когда миновало 40 дней, на нее навалилась черная депрессия.

Она сидела одна в пустой квартире, сгорбившись и уронив руки, и анализировала свою жизнь. 26 лет, одна-одинешенька. Ни образования нормального, ни хорошей работы. Диплом медсестры пропадал без надобности, сначала Ульяна не могла работать в больнице, потому что там мало платили, а загрузка была приличной – ей несподручно было ухаживать за Арсенией. А теперь она давно потеряла квалификацию. Мужчины у нее не было уже несколько лет. Мать стала для нее кем-то вроде ребенка, в отличие от безумной Арсении с ней можно было поговорить, излить душу. И вот теперь и этого не стало…