Татьяна Алюшина - Актриса на главную роль [litres]

Ладно. Ладно. Ей не надо отвлекаться, как бы ни обдавало жаром воспоминаний, как бы ни накатывала эротическая волна, сметая все разумные мысли, как бы ни звенело все внутри и ни рвалось послать все на… вернуться назад, нырнуть в круг его надежных, сильных рук и не выбираться из них до нового полного изнеможения.

«Нет-нет. Всё», – сказала она себе со всей твердостью, отгоняя шаловливые мыслишки. Ей надо думать. Думать, размышлять, анализировать. И наблюдать.

Собственно, ради этого Глафира и отправилась на похороны.

До премьеры одиннадцать дней. Одиннадцать!

Актриса в больнице. Понятное дело, что сегодня отменены все репетиции и вечерний спектакль. А Глафире срочно требуется что-то решать с главной героиней и постановкой в целом.

Но она не будет решать. Она не будет суетиться и поторапливаться. Она станет наблюдать. Внимательно, осторожно наблюдать за людьми, которые придут проститься с Туркаевой.

По заведенной традиции гроб с телом умершей актрисы будет выставлен на сцене театра, чтобы все могли проститься с любимой актрисой. Вот Глафира и присмотрится к тем, кто пришел попрощаться.

Церемония затягивалась. Пришло неожиданно много людей, пожелавших отдать последнюю дань восхищения известной приме. Длинная очередь тянулась от входа в театр аж на добрую пару сотен метров.

В траурной процессии в первом ряду на стульях у гроба сидел Грановский, искренне скорбевший по ушедшей жене, близкие родственники Туркаевой: мать, сестра и тетка, а также Полина Олеговна, бывшая жена Тихона Анатольевича, присутствующая здесь от отдела культуры краевой администрации. Сам губернатор тоже присутствовал, срывающимся от горя голосом сказал короткую речь, «задавив» в себе слезу, и возложил на гроб букет особых, редкого сорта любимых алых роз актрисы, столь огромный, что Глаша мысленно поморщилась, подумав, что эти розы погребут под собой покойницу.

Потом пошли представители властей попроще и пониже рангом, были и господа из столичных театров, и пара известных критиков, следом потянулись актеры труппы, а за ними работники театра.

Когда открыли доступ людям с улицы, Глафира поняла, что ей здесь больше делать нечего – все, что она хотела увидеть, она увидела. И тихо-незаметно выбравшись с заднего ряда стульев, выставленных на сцене у гроба, она проскользнула за кулисы и прошла в свой кабинет.

Надо сосредоточиться. Выпить кофе, сосредоточиться и подумать.

И, сделав себе обжигающий, ароматный напиток, она расположилась на диване, откинулась на спинку и, прикрыв глаза, начала медленно, кадр за кадром, прокручивать в голове, все что увидела, запомнила и на что обратила внимание.

После двух чашек кофе и почти часового мозгового штурма, глубоко вздохнув, Глафира достала телефон, набрала Юру, выслушала его очередное «преступное нарушение служебных инструкций», попросила кое-что проверить и уточнить для нее и, распрощавшись, позвонила своей помощнице.

– Да? – шепотом отозвалась Верочка под траурную музыку, разносившуюся из динамиков по всему театру.

– Верочка, – спросила Глафира, – какие прогнозы? Насколько еще затянется церемония прощания?

– Говорят, часа на два, не меньше, – прошептала та придушенно, и Глаша сообразила, что девушка старательно прикрывает рот ладошкой. – Люди все идут и идут.

– Хорошо, – заговорщицки зашептала в ответ Глаша, – позвоните мне, когда будете выезжать на кладбище.

– Позвоню, – пообещала верная помощница.

«Раз такое дело, – решила Глафира, – съезжу-ка я к ребятам в больницу, а то вчера было как-то не до посещений больных».

Андрей с Ольгой, к общей радости всего семейства, совсем уверенно шли на поправку. Братец так и вовсе начал вставать и передвигаться по палате, да и Ольга садилась на край кровати и понемногу поднималась, правда, пока только на одну непострадавшую ногу и очень аккуратно, но был уже большой прогресс.

Приходу Глафиры оба необычайно обрадовались, оживились, принялись расспрашивать про постановку, про дела, кто обещал приехать из известных и знаменитых, что пишут критики.

Посовещавшись с Трофимом, Романом Матвеевичем и Кирой Палной, они решили пока не рассказывать ребятам про убийство и непонятные дела, творящиеся в театре вокруг Глашиной постановки. Зная характер Андрея, его ненормальную гиперопеку, насколько он сразу пугается любого происшествия с Глашей и мгновенно кидается выручать «ребенка», решили не рисковать. Ну его, понимаешь, на фиг, еще отбросит костыли и понесется с больничной койки «решать проблемы девочки».

Вот Глаша и говорила брату, что актеры играют замечательно, выкладываются, стараются, и только на главную роль она никак не может утвердить актрису, не соврав таким образом ни разу. Болтали о чем-то, Глаша рассказывала веселые истории и байки из театральной жизни, анекдоты, передавала монологи в лицах.

И в какой-то момент, зацепившись за промелькнувшую в речи Глафиры фразу о чьих-то отношениях, быстренько многозначительно переглянувшись с мужем, Ольга осторожно поинтересовалась:

– А как у вас с Трофимом складываются отношения?

– Хорошо, – заверила весело Глаша. – Что бы им плохо складываться?

– Я не о формальном общении, – не дала сбить себя с толку Ольга. – Я о вашей… симпатии друг к другу.

– Симпатия есть, – со всей серьезностью, сделав строгое лицо, заверила ее Глафира, начиная уже не на шутку веселиться.

– Да ну тебя, Глашуня, – пожурила ее невестка и от досады выпалила прямым текстом то, что хотела спросить как-то окольно: – Может, между вами роман? – Глашка от души расхохоталась. – Ну что ты смеешься, что ты смеешься! – призвала ее к серьезности Ольга. – Мы с Андреем подумали, что было бы замечательно, если бы у вас сложились отношения. Трофим очень хороший человек. Очень. Андрей ему полностью доверяет и уважает его как личность и как мужчину. К тому же он абсолютно наш родной человек, не чужой какой дядька.

– Вот именно, – поддержал жену Андрей, – если я кому и смогу тебя доверить, Глашуня, так только ему. Трофим – мужчина положительный и надежный во всех отношениях.

Глафиру вдруг ослепило воспоминанием, как «положительный» во всех отношениях мужчина брал ее истово, мощно, до самого предела, держа на руках, прислонив спиной к стене. И ее обдало горячей волной, поднявшейся снизу, ударило в голову, щеки порозовели.

– И потом, – вздохнула романтическая Ольга, не заметив состояния невестки, – он так на тебя смотрит. Когда ты не видишь, что он за тобой наблюдает, он провожает тебя таким взглядом! На меня он так никогда не смотрел. Вот никогда.

– То есть, – Глафира попыталась переключиться с неуместных эротических воспоминаний, – вам кажется, что актриса, она же режиссер столичных театров, и военный летчик из далекого закрытого гарнизона – это две легко монтирующиеся фигуры?