Мария Воронова - Второй ошибки не будет

Он варил сосиски и пельмени, иногда готовил себе суп, но чаще ел в столовой, а вечером только пил чай и радовался одиночеству. Смотрел телевизор, радуясь, что никто не требует переключить на другую программу и не замечает, что такую дрянь смотреть могут только идиоты. Например, ему нравился фильм «Коммунист», а жена считала это произведение безжизненной агиткой, и, наверное, это и в самом деле было так, потому что все-таки не сделал из Федора этот фильм пламенного борца за дело трудящихся, да что там, даже на стезе честности и порядочности не удержал, несмотря даже на то, что внешне он был сильно похож на главного героя.

В общем, Федор любил быть один и, провожая жену в Иваново, предвкушал несколько приятных дней, небольшой подарок судьбы перед посадкой, но, странное дело, на следующее же утро понял, что скучает по Тане и хочет, чтобы она скорее вернулась.

Это было новое, немножко странное ощущение, и оно слегка напоминало ему крепатуру, когда наработаешься, и на следующий день мышцы болят так, что не шевельнуться, но все равно приятно.

Он переживал, что суровая Ленка, вкусив самостоятельности, даст матери отпор, и это сильно подкосит Татьяну, которая и так настрадалась. Дочь ушла из дома, муж чуть не сдох – казалось бы, чего больше, но она получила еще один серьезный удар, о котором в суматохе все забыли. Он изменил и ушел от нее к молодой женщине, а вернулся только потому, что эта женщина трагически погибла.

Как только он попал в аварию, доброжелатели тут же сообщили Татьяне, что ехал он не откуда-нибудь, а с похорон своей любовницы, и потерял управление, потому что был вне себя от горя.

Тане пришлось переваривать это самостоятельно, пока он лежал в реанимации почти мертвый.

Он не был доволен своим браком, считал жену жесткой и холодной женщиной, но в итоге она не предавала его, а он ее – да. А что это была не просто интрижка, а глубокое чувство, так от этого Таньке еще больнее.

Она так и не вернулась в спальню, и Федор не настаивал, хотя от пустоты на ее половине постели становилось тоскливо.

Глубже он не пытался разобраться в себе, зачем, ведь Глаши больше нет, и его самого скоро не станет. Уважаемые люди просто не поймут коллег, если они у себя на зоне оставят живого прокурора, это попрание всех законов и нравственных норм уголовного мира.

Если осудят, он обречен, и надо только найти в себе мужество не цепляться за жизнь, а с достоинством шагнуть навстречу смерти. Гуманное советское правосудие и так дало ему время привести в порядок дела и проститься с близкими; в Средние века или в древности он за убийство сына вождя давным-давно болтался бы на виселице.

Татьяна, уезжая, просила его взять хорошего адвоката, но Федор знал всех адвокатов в Ленинграде и ничего хорошего не ждал ни от одного из них. Ни у кого нет столько сил, чтобы пойти против чиновника такого ранга, как Воскобойников, чьи возможности не позволяют ему только одно – убить Федора два раза.

Дергаться не только бессмысленно, но и опасно для семьи. Сейчас вроде бы Воскобойников хочет уничтожить только его, но если начать бороться, то он проедется танком по Ленке и по жене.

Понимая, что проживает последние дни, Федор хотел наполнить их смыслом, но не знал как. Что делать на пороге вечности? Читать, молиться, развратничать? Любоваться красотами природы, которая на пороге зимы темна, печальна и призрачна?

Он съездил на могилу к Глаше, посидел возле осевшего песчаного холмика с фанерной табличкой, удивился, что лежат на нем свежие, хоть и тронутые заморозками гвоздики, помечтал, и вернулся домой на такси, весь мокрый и чуть живой от усталости.

Все-таки травмы и осложнения давали о себе знать. Федор без сил рухнул на постель, но решил, что больничный все равно пора закрывать, и возвращаться в отпуск, за время которого он успеет отсудиться, так что унизительных приказов о его отстранении от должности издавать не придется. И потом, когда ты слаб и болен, то не только тебя легче убить, но и ты сам охотнее миришься со смертью.

Он не заметил, как задремал, но резко проснулся от звонка в дверь.

Сначала подумал, что приснилось, но звонок повторился, и Федор поплелся открывать, недоумевая, кому и что от него может быть нужно. Разве что жена вернулась раньше срока, вторично проклятая Ленкой, но она открыла бы своим ключом.

Или следствие решило сделать приятное Воскобойникову и запихнуть Федора в СИЗО, а то дома он не сильно страдает?

На пороге стоял Сережа Кузнецов, молодой коллега и практически ученик.

Федор молча пригласил его на кухню и поставил чайник. Кузнецов так же молча положил на стол сетку с апельсинами. Федор засмеялся:

– С этим ты малость опоздал, ибо я выздоровел. Давай-ка обратимся к другим дарам природы.

Он принес из барной секции «стенки» бутылку отличного армянского коньяка, а из горки захватил две тяжелые хрустальные рюмки от парадного набора. Пить не особо хотелось, но надо же побаловать себя напоследок.

Холодильник ничем не порадовал в плане закуски, и Федор нарезал апельсин тонкими кружочками.

– На меня не смотри, – сказал он, едва пригубив коньяк, – после травмы я уже чуть понюхал – и пьян.

Сергей кивнул, выпил до дна и съел кружочек апельсина вместе с кожурой.

– Ничего себе.

– С детства так обожаю.

– А у меня жена цукаты делает.

Открыв нижнюю секцию буфета, Федор среди множества пакетов с пряностями, банок с орехами и других запасов нашел небольшой холщовый кисетик с цукатами, открыл его и высыпал часть на блюдечко. В воздухе остро пахнуло Новым годом.

– Угощайся.

– Мировой, кстати, закусон, – одобрил Сергей.

– А то, – с гордостью улыбнулся Федор. – Рад тебя видеть, Сережа, но вообще ты зря ко мне пришел.

– Почему?

– Я все. Сбитый летчик.

– Суда ведь еще не было.

Федор многозначительно скосил глаза.

– Нет, правда, Федор Константинович! Если взять грамотного адвоката…

Усмехнувшись наивности молодого коллеги, Федор разлил по новой.

– Не приходи больше, а главное, не вступайся за меня, Сережа. Как бы ни хотелось, молчи. Это приказ.

– А вы так и не вспомнили?

Федор постучал себя по голове и развел руками.

– Жаль. Если бы знать, как оно на самом деле было…

– Да так, наверное, и было, как они говорят.

Сергей поморщился:

– Очень сильно в этом сомневаюсь.

– Ты только не вздумай ляпнуть такое в приличном обществе, – совершенно серьезно произнес Федор. – Правда, Сереж, мне будет грустно знать, что я утоплю твою карьеру.

– Вообще-то я не один за вас.

– Так передай своим соратникам, чтобы заткнулись. Ты только представь себе могущество Воскобойникова, умножь на его отцовское горе и прикинь, станет ли он спокойно смотреть на людей, которые сочувствуют убийце его единственного сына?