Мария Воронова - Второй ошибки не будет

– Но, простите, выносить приговор, основываясь только на свидетельских показаниях… – Ирина развела руками, – это все равно, что в наше время ставить диагноз без анализов и рентгена. Кстати, у Макарова даже нет результатов исследования крови на алкоголь.

– О, этот момент я проглядел. Как это получилось?

– А вот так это. Подшиты объяснительные сотрудников приемного отделения, что они были так деморализованы тяжелым состоянием нашего прокурора, что в суматохе забыли взять кровь на алкоголь, и показания какого-то хмыря, что Макаров в тот день был на похоронах своей любовницы и сел в машину в состоянии сильного душевного волнения.

– Ну вот…

– Кого волнует его волнение, простите за дурацкий каламбур! Сильное оно было или не очень, душевное или не душевное? Есть четкий критерий: трезвый – можешь ехать, выпил – сиди дома! Все! И вот этого важнейшего критерия мы лишены из-за халатности медиков!

Павел Михайлович усмехнулся:

– Вы еще скажите, что лучше бы они у него кровь на алкоголь взяли, чем жизнь спасли.

Ирина поняла, что сегодня точно не сможет пробить стену благодушного настроения своего руководителя, но не остановилась:

– Ничего у нас нет, кроме свидетелей и бюрократических вывертов экспертизы.

– Вот и оценивайте, – подводя итог, проговорил Павел Михайлович. – Насколько свидетельские показания сходятся, в чем разнятся, какова их достоверность и объективность. Я понимаю ваше возмущение, но, с другой стороны, чудес не бывает, и новых технических данных у нас не появится, зато свидетели забудут, как было, станут ориентироваться по тому, что когда-то записал за ними следователь, а не по собственным впечатлениям, чем лишат нас непосредственности восприятия. Не забывайте и о том, что подсудимый у нас прокурор, грамотнейший специалист и умнейший человек, за годы службы сколотивший команду единомышленников, и если кто знает, как развалить дело и дискредитировать свидетельские показания, а то и, простите, заставить людей отказаться от своих слов, то это именно Федор Константинович Макаров. Надо спешить, Ирина Андреевна, и работать с тем, что есть. Если вам интересно мое мнение, то извольте: Макаров похоронил любимую женщину, выпил, помянул, и поехал, но что-то перемкнуло в голове, может быть, заснул за рулем, а не исключено, что сердце прихватило, все-таки он уже не мальчик. А может быть, кстати, он как раз не выпил, потому и стенокардия от стресса. На секунду потерял сознание, нога рефлекторно надавила на педаль газа, рука крутанула руль, и он вылетел на встречку, пришел в себя, хотел резко вернуться на свою полосу, но не успел, а Воскобойников несчастный не сумел быстро среагировать, ни затормозить, ни уклониться, вот и въехал со всей дури в бочину. «Победа» – отличная машина, но по массе как танк, там инерция такая, что при всем желании не остановишь.

– Если бы еще Макаров помнил, как все было…

– В общем, Ирина Андреевна, давайте не будем делать скоропалительных выводов. Берите дело и рассматривайте с чувством, с толком, с расстановкой, как вы это умеете. Только учтите, что условно дать нельзя.

– Простите?

– Условный срок вам не простят, Ирина Андреевна. Вы газеты читаете?

– Да, честно говоря, не очень, – вздохнув, призналась Ирина.

– А жаль. Надо посвящать часть своего досуга знакомству с периодической печатью, и вы узнаете много интересного. В частности, что народ возмущен произволом бюрократов, которые давят честных граждан почем зря, и требует справедливого возмездия.

– Простите, но я назначаю конкретное наказание конкретному человеку, а не бюрократам в целом.

– Вы слышали, – сухо заметил Павел Михайлович и демонстративно взглянул на часы, – о, рабочее время-то летит, Ирина Андреевна, особенно для полставочников. Пора домой, к ребенку. А демагогией позаниматься мы с вами еще успеем на досуге.

Сентябрь

Прихожу на работу в хорошем настроении. Нет, я знаю, что чудес не бывает, и не жду, что сейчас Алину Петровну за волосы проволокут мимо меня и выкинут с крыльца прямо в лужу, никогда не просыхающую до конца из-за глубокой трещины в старом асфальте. Не жду, но все-таки немножко жду.

Ах, прекрасные мечты и призрачные надежды, вы единственное утешение в моей погубленной жизни…

Завариваю себе кофеек и медленно пью, во всех подробностях представляя себе эту картину. Интересно, плюнула бы я ей вслед? Насчет себя не уверена, а тетя Саша точно, еще и пинком бы вдогонку угостила. А уборщица Вика, адски хохоча, вылила бы Алине Петровне на голову ведро с отработанной мочой, утилизировала бы таким образом биосреды. С Викой вообще опасно иметь дело, это двухметровая дама с официально признанной легкой степенью дебильности, но она прекрасно может отличить, кто относится к ней нормально, а кто – как к животному.

Тут в мои сладостные видения врывается сама их героиня. Наяву она не по уши в грязи, а, наоборот, чистенькая и ухоженная, как пасхальное яичко.

– Чем это вы занимаетесь в рабочее время? – цедит она. – Кофе пьете?

Пожимаю плечами.

– На работе надо работать, – изрекает этот оплот трудолюбия, – делаю вам первое официальное замечание.

Я демонстративно делаю глоток и лезу в ящик стола за бумагами.

– Государство платит вам деньги не за то, что вы целыми днями чаи гоняете!

– Я знаю, Алина Петровна, спасибо.

– Если так будет продолжаться, нам придется с вами расстаться.

– Хорошо, учту.

Интересно, хватит ли у нее выдержки? Спорю сама с собой, что нет, и выигрываю.

Алина Петровна подходит вплотную ко мне и шипит:

– Ты на кого хвост подняла, корова тупая? Да ты никто и звать тебя никак, и подпись твоя на хрен не сдалась. Без тебя обошлись прекрасно.

Сердце екает, но что ж… Мне не привыкать к потерям и поражениям, поэтому продолжаю улыбаться.

– В говно она меня втоптать задумала, – фыркает начальница, – а я тебя не стану, потому что ты и без меня по уши в говне сидишь, и сама говно.

– Держите себя в руках, Алина Петровна, так с сотрудниками не разговаривают.

– Поучи меня еще! Короче так, место твое на помойке, и я тебе разрешаю проследовать туда по собственному желанию, иначе полетишь по статье.

– Нужны веские основания, чтобы уволить человека по статье.

– За это не волнуйся. Нарисуем.

Она уходит, и так уже слишком задержалась в кабинете у черни, но что поделать, приходится страдать. Ведь если бы она меня вызвала на ковер, то не застукала бы за распитием кофе. В дверях Алина Петровна застревает и выпускает парфянскую стрелу:

– Какая же ты жалкая, смотреть противно.

Верхняя губа вздернута, как у собаки. Я молчу, а что на это ответишь?

Кофе остыл, и я принимаюсь за работу. Замечаю, что руки слегка дрожат. Неудивительно, ведь меня только что в очередной раз унизили и растоптали. Обидно, конечно, но делается это так часто и так давно, что мне не привыкать. Я знаю, что никто и что «кто был никем, тот станет всем» – не мой случай. Революции в ближайшее время не предвидится – такой, чтобы ты мог ходить всюду и лупить своих прежних угнетателей наганом по зубам.