Анна Малышева - Железный лес

Как выяснилось в разговоре, Натэлла на днях снова собиралась уезжать.

– Нет, папочка, больше не дам, – она отняла у мужа бокал, который тот просительно ей протягивал. – Нет-нет. Потом всю ночь будешь мучиться, а мне послезавтра улетать. Пей кофе. Саша, ты по делу? Тогда я вас оставлю.

– Да разве Саша зайдет к нам без дела? – вздохнул Макаров. – С нами скучно…

Александра запротестовала, но коллекционер ее оборвал:

– Ничего, ничего, мне самому с собой скучно… Да и некогда тебе. Выкладывай, с чем пришла? Натка, что на обед? Саша, ты обедаешь с нами!

Натэлла немедленно вскочила и отправилась на кухню. Она готовила много и охотно, вкладывая в этот процесс всю душу, и очень огорчалась, что мужу были запрещены почти все блюда, которыми она славилась среди друзей. Единственной отдушиной для Натэллы были гости. Александра ни разу не ушла от Макаровых, не пообедав или не поужинав.

Когда за Натэллой закрылась дверь, коллекционер подался вперед и осведомился изменившимся, вовсе не шутливым тоном:

– В самом деле, есть что-то интересное?

– Есть, – Александра потянулась было к сумке, но тут же убрала руку. Ей не хотелось показывать весь каталог. – Я сразу пошла к вам, как только узнала… Вспомнила ваших передвижников.

– Так, – без всякого выражения произнес коллекционер. Его глаза вновь потускнели. Могло показаться, что он разом потерял интерес к теме разговора, но Александра знала, что этот равнодушный тон означает обратное.

– Маковский, Ярошенко… – осторожно выговорила Александра. Сделав паузу, закончила: – И Репин.

– Это все надо хорошенько смотреть, – также не сразу ответил Макаров. Его глаза окончательно спрятались в складках век. – Где картины?

– Владелец согласен устроить смотрины, – поспешила сообщить Александра. – А фотографии будут в самом скором времени.

– Как? Нет даже снимков?

– Владелец был против того, чтобы делать фотокаталог.

– Где-то он прав, – задумчиво проговорил Макаров. – Сколько раз я фотографировал свое добро, столько и раскаивался. Слышала от Натэллы уже? Соседей ограбили. А там были и видеонаблюдение, и сигнализация. Да, я его понимаю, твоего клиента.

Через неплотно прикрытую дверь потянулся запах жареного мяса. Натэлла гремела посудой на кухне, слышался шум воды, бегущей из крана.

– Кто владелец не скажешь, конечно? – осведомился Макаров, по-прежнему сохраняя равнодушный тон. – Большой секрет?

– Я скажу только с его разрешения, – улыбнулась художница. – Думаю, вы знакомы.

– Наш, московский? – Макаров поднял редкие брови. – А кроме передвижников, он ничего не предлагает?

– Московский, – подтвердила Александра. – Есть и другие предложения, но с передвижниками я сразу побежала к вам.

– Спасибо, дорогая, – Макаров рассматривал противоположную стену, сплошь увешанную картинами. – Буду ждать тебя с фотографиями. Меняться он не желает, не знаешь? Я бы поменялся охотно.

– Думаю, обмен нежелателен. Он только продает.

– Кто же это такой? – пробормотал Макаров, обращаясь больше к себе, чем к гостье. От нее он ответа не ожидал. – А цена?

Александра, собираясь к Макарову, выучила все данные, касающиеся картин, которые собиралась ему предложить, включая установленные Маневичем цены. Повышать сумму в свою пользу, как предлагал ей сам клиент, она не стала. Подобные комбинации представлялись ей сомнительными. Макаров выслушал цифры и шумно вздохнул.

– Торг уместен?

– Я спрошу, но… Мы говорили о том, что это нижняя планка.

– Картины надо смотреть, тогда о чем-то можно говорить, – после краткого раздумья заявил Макаров. – Цены гуманными не назовешь. Договаривайся о смотринах. Пока я окончательно не слег. Боюсь, как бы в этот раз в больницу не загреметь. Сплю только сидя, а то грудь будто заливает… Не вздохнуть. Да и какой это сон, так, дремлю… Перебираю свою жизнь, по мелочам… И все мелочи вспоминаются, знаешь, одни мелочи, будто важного и не было ничего. А жизнь-то прошла.

Промокнув испарину на лбу и щеках полотенцем, Макаров хрипло попросил:

– Позови-ка Натэллу, мне пора лекарства принимать. И ты у нас обедаешь, запомни!

… Александра задержалась у Макаровых до часу пополудни, ее никак не хотели отпускать. В другое время она бы и сама не торопилась – эту пару художница давно знала и любила. Но сейчас ее жгло сознание того, что в сумке лежит каталог. Макаров сделал еще несколько хитрых попыток вызнать у нее имя продавца, но Александра с улыбкой обходила расставленные ловушки. Наконец, коллекционер сдался:

– Ладно, как хочешь, все равно узнаю! Неужели ты боишься, что мы договоримся без тебя?

– Вы бы никогда так со мной не поступили, Сергей Леонтьевич, – возразила Александра. – Но мой клиент не хочет публичности.

– По крайней мере, картины принадлежат ему? Ты уверена? – Натэлла пристально взглянула на гостью. Ее голубые, сильно подведенные глаза иногда принимали диковатое выражение, что очень ее молодило. – Не ворованные?

– Ну что вы! – воскликнула Александра. – Это очень известный человек!

Она тут же осеклась, чтобы не сказать лишнего, и стала прощаться. Оказавшись на улице, Александра тут же направилась к метро. Она наметила посещение еще одного крупного собирателя картин. Ему можно было предложить почти треть собрания Маневича, но Александра избегала таких оптовых сделок – при этом неизбежно удешевлялась стоимость каждого отдельного произведения. Мысленно она уже отобрала несколько картин. Прежде чем спуститься в метро, художница позвонила коллекционеру. Александре положительно везло – потенциальный покупатель был дома, но как раз этим вечером собирался уезжать на лечение в санаторий.

Если бы у Александры имелась склонность к философским умозаключениям, в этот день она могла бы всласть поразмышлять на тему бренности земных страстей. Оба коллекционера, с которых она решила начать, были бездетны, отличались слабым здоровьем и собирали картины ради самих картин, а не для того, чтобы завещать их детям. Это была чистая страсть к собирательству, жгучая эссенция эгоизма.

Лучшая подруга Александры, ныне покойная, также торговавшая картинами и антиквариатом, часто говорила, что если бы у коллекционеров был свой герб, на нем был бы изображен змей Уроборос. «Этот змей держит во рту собственный хвост, он есть собственное начало и конец одновременно, – невесело улыбалась Альбина. – Коллекционер тоже. Эта страсть рождается сама из себя и сама в себе умирает, этот процесс не имеет ни начала, ни конца. Некоторые люди сразу рождаются коллекционерами, вот что я думаю! И потом всю жизнь пытаются восстановить собрание, которое у них уже когда-то было, которое им все время мерещится, как нечто идеальное». Сегодня Александра снова вспомнила эти слова покойной подруги, завещавшей ей свой огромный архив со сведениями о московских коллекционерах. Макаров, одолеваемый болезнями, ежедневно ощущавший близость смерти, относился к своему состоянию вполне пренебрежительно. А Давид Балакян, коллекционер, к которому она ехала, напротив, был одержим состоянием своего здоровья. Он считал себя неизлечимо больным несколькими болезнями сразу и до того боялся смерти и всего, с нею связанного, что отослал жену, перенесшую второй инсульт, к родственникам, под тем предлогом, что сам стоит одной ногой в могиле и ничем не может ей помочь. Простой выход – нанять сиделку – Балакян отверг с ужасом и возмущением. Сиделка напоминала бы ему о собственных болезнях, настоящих и мнимых. К тому же, она бы заботилась не о нем, чего он подавно принять не мог.