Ю Несбё - Королевство

Я цыкнул зубом, – похоже, эту привычку я заимел совсем недавно. Папа тоже цыкал зубом, и меня это всегда бесило.

– Ясно, – сказал я.

– Вот и хорошо.

– Кстати, про облегчить задачу – я тут Мари в поликлинике встретил. Она как меня увидела, так сразу покраснела.

– И что?

– Как будто ей стыдно стало.

– За что?

– Не знаю. Но после той истории с Гретой Мари собиралась тебе отомстить.

– Это как?

Я собрался с духом:

– Она на меня вешалась.

– На тебя? – Карл расхохотался. – И ты еще говоришь, что я все скрываю.

– Она именно этого и добивалась – чтобы я все тебе рассказал. И ты запереживал бы.

Карл покачал головой и заговорил, имитируя местный говор:

– Брошенная баба чего только не натворит. И как? Ты воспользовался шансом?

– Нет. И когда я увидел, как она покраснела, до меня дошло – она же так и не отомстила. А Мари Ос не из тех, кто забывает. Эта обида засела в ней, как старая пуля, поэтому ты лучше последи за ней.

– По-твоему, она что-то замышляет?

– Или уже успела напакостить, отчего и краснеет, когда видит кого-то из нашей семьи.

Карл потер подбородок:

– Думаешь, она способна нашему проекту навредить?

– Она способна навредить тебе. Просто чтоб ты знал.

– И ты сделал такой вывод просто потому, что шел мимо и тебе показалось, будто она покраснела?

– Да, звучит по-дурацки, знаю, – согласился я, – но такие, как Мари, краснеть не привыкли – это мы помним. Она уверенная в себе женщина, и смутить ее непросто. Но она еще и моралистка. Помнишь, как ты спер у дяди Бернарда деньги и купил Мари ожерелье?

Карл кивнул.

– У Мари было такое лицо, будто она соучастница в преступлении, но раскаиваться уже поздно.

– Понятно, – сказал Карл, – я за ней послежу.

Я лег спать пораньше. Внизу, в гостиной, Карл и Шеннон ссорились – это я понял, хоть слов и не разобрал. Потом все стихло. Они поднялись по лестнице, дверь в спальню закрылась. А потом они трахались.

Я сунул голову под подушку и прокручивал в голове «Don’t Go to Strangers» Джей Джей Кейла.

Снег растаял.

Я подошел к окну и взглянул на улицу.

– Где Карл? – спросил я.

– У него встреча с вкладчиками, – ответила Шеннон. Она сидела за столом и читала «Ус блад». – Они поехали участок смотреть.

– Но ведь архитектор ты – почему с ними не поехала?

Она пожала плечами:

– Он сказал, что поедет один.

– Что в газете пишут?

– Что муниципалитет разрушил плотину и нас всех смоет наводнением. Что Ус превратится в дачный поселок для богачей, а мы сделаемся слугами. Что вместо отеля нам следовало бы построить приемник для беженцев – так мы помогли бы тем, кто в нас нуждается.

– Ух ты. Это все Дан Кране написал?

– Нет, это письмо читателя, но ему отвели много места, и на первой странице на него ссылка.

– На первой странице, ты гляди-ка. А что Кране пишет от редакции?

– Рассказывает о некоем проповеднике Арманде. О том, как тот исцелял и устраивал собрания. Но спустя неделю после того, как он собрал пожертвования и уехал из Уса, инвалиды снова сидели в колясках.

Я засмеялся и посмотрел на небо над Оттертиндом – горой на южном берегу озера Будалсваннет. Знаков было множество, но друг дружке они противоречили, поэтому погоду предсказать было сложно.

– Значит, напрямую Кране боится ругать Карла, – сказал я, – но приветствует всех, кто на это решится.

– По крайней мере, с этой стороны бояться нам нечего, – сказала Шеннон.

– С этой стороны, возможно, и нечего. – Я повернулся к ней. – Если ты все еще думаешь, что можешь выяснить, чего надо Курту Ольсену, то, по-моему, сейчас самое время.

«Свободное падение» – такое место, функции которого определяются величиной местного потребительского рынка. В нашем случае это означало, что «Свободное падение» вынуждено было удовлетворять практически любые потребности. Длинная барная стойка – для мучимых жаждой, маленькие столики – для голодных, небольшой танцпол с мигающими огоньками – для ищущих развлечений, бильярдный стол – для беспокойных душ, а для уповающих – стол с купонами тотализатора и телевизор, по которому показывали скачки.

Кого изображал черный петух, время от времени дефилирующий по помещению, я не знал, но был он совершенно безобидным, хотя на свое имя – Джованни – не отзывался. Впрочем, по Джованни наверняка будут тосковать в тот день, когда его, как обещал Эрик Нерелл, отправят на кухню и преподнесут завсегдатаям заведения в виде жестковатой, но довольно вкусной курятины в винном соусе.

Когда мы с Шеннон вошли, было уже часа три. Джованни нигде не было, и лишь двое мужчин пялились на экран, на котором лошади с развевающимися гривами нарезали круги по ипподрому. Мы сели за столик у окна, и я, как мы и договорились, достал лэптоп Шеннон, поставил его на стол и пошел к бару, откуда Эрик Нерелл украдкой наблюдал за нами, делая вид, будто читает «Ус блад».

– Два кофе, – попросил я.

– Ага, сейчас. – Он поднес чашку к большому термосу и нажал на крышку.

– Чего новенького? – спросил я.

Он подозрительно глянул на меня, и я кивнул на газету.

– А, тут, – дошло до него, – да ничего. Ну да, – он взял следующую чашку, – нет, ничего.

Когда я принес кофе, Шеннон уже включила лэптоп. Я сел рядом с ней. На экране появилась заставка: унылый четырехугольный и, с моей точки зрения, совершенно обыкновенный небоскреб, как она мне объяснила, этот шедевр, здание IBM в Чикаго, спроектировал некто по имени Мис.

Я огляделся:

– Как будем действовать?

– Мы с тобой пьем кофе и болтаем. Кофе, кстати, отвратительный, но я постараюсь не морщиться, потому что он на нас смотрит.

– Эрик?

– Да, и эти двое перед телевизором – тоже. Когда допьем кофе, ты сделаешь вид, будто тебя что-то страшно заинтересовало, и уставишься в экран. Может, даже печатать начнешь. По сторонам не смотри и положись на меня.

– Ладно. – Я отхлебнул кофе. Шеннон права, вкус химический, лучше бы кипятком угостились. – Я тут погуглил эндометриоз. Пишут, что, если традиционный способ не работает, придется делать эмбрион в пробирке. Вы об этом думали?

Ее рассерженный глаз метал молнии.

– Ты же сама сказала – сидим и болтаем, – сказал я.

– Это не болтовня, – прошипела Шеннон, – это серьезный разговор.

– Могу поговорить о заправках, – я пожал плечами, – или о всяких сложностях, которые возникают, если средний палец на рабочей руке у тебя сломан.

Она улыбнулась. Настроение у нее менялось с той же стремительностью, что и погода на высоте двух тысяч, зато когда она улыбалась, возникало ощущение, будто опускаешься в ванну с горячей водой.

– Мне хочется детей, – призналась она, – больше всего на свете хочется – не разумом, конечно, а сердцем.