Ю Несбё - Королевство

Кто-то что-то сказал про то, что у деревни наступает период подъема.

– За это надо благодарить Карла Опгарда, – перебил Дан Кране. Люди привыкли к тому, что говорит он слегка в нос, спокойно, а теперь в его жестком голосе слышалась злость. – Или винить – тут как посмотреть.

– Как посмотреть? – переспросил кто-то.

– Да, в Ортуне он про капитализм целую проповедь прочел – после нее все заплясали вокруг золотого тельца. Кстати, отель так и надо было назвать. «Золотой телец спа». Хотя… – Взгляд Кране заскользил по собравшимся за столом. – «Ус спа», в общем-то, тоже вполне подходит. «Оспа» – так по-польски называют болезнь, которая в двадцатом веке выкашивала целые деревни.

Я услышал смех Греты. К таким речам Кране – резким, остроумным – люди привыкли, но от его холода и агрессии за столом все притихли.

Общее недовольство Стэнли заметил и с улыбкой поднял бокал:

– Смешно, Дан, но ты, кажется, преувеличиваешь.

– Преувеличиваю? – Дан Кране холодно усмехнулся, задерживая взгляд на стене над нашими головами. – Эта система, когда вложиться может каждый, даже не имея на это денег, – точная копия краха октября тысяча девятьсот двадцать девятого года. Разорившиеся инвесторы, прыгавшие из окон небоскребов на Уолл-стрит, – это лишь верхушка айсберга. Настоящей национальной трагедией оказались простые люди: миллионы мелких инвесторов поверили в мутные речи брокеров о вечном росте и, понабрав кучу кредитов, купили акции.

– Ладно, – сказал Стэнли, – оглянись, кругом сплошные оптимисты. Скажем так, признаков великой опасности я не наблюдаю.

– Таков крах по своей природе, – сказал Кране, все повышая голос. – Сначала ничего – а потому вдруг видно все. Безумно надежный «Титаник» затонул за семнадцать лет до кризиса, но нас это мало чему научило. На сентябрь двадцать девятого года биржевой индекс достигал максимума за всю историю. Нам кажется, что мудрость большинства никому не переплюнуть, что рынок прав. А когда все хотят покупать и покупать, разумеется, о приближении волка никто не кричит. Мы стадные животные и воображаем себе, что в овечьем стаде, в группе, безопаснее…

– И это так, – тихо произнес я. Однако вдруг воцарилась такая тишина, что я, даже не поднимая глаз от тарелки, чувствовал, что все на меня смотрят. – Поэтому рыбы сбиваются в косяки, а овцы – в стада, – сказал я. – А мы открываем акционерные общества и консорциумы. Потому что в группе действовать и правда безопаснее. Не на сто процентов – в любой момент появится кит и всех проглотит, – но все-таки безопаснее . Эволюция это доказала, но с нами ошибка вышла.

Я затолкал в рот вилку с куском маринованного лосося и, пока жевал, чувствовал, как все на меня пялятся – как на вдруг заговорившего немого.

– Выпьем за это! – воскликнул Стэнли, и, когда я наконец поднял глаза, все тянули ко мне бокалы.

Пытаясь улыбаться, я поднял и свой, хоть и пустой. Совершенно пустой.

После десерта подавали портвейн, и я опустился на диван напротив картины Харланда Миллера.

Рядом со мной кто-то сел. Грета. Из ее бокала портвейна торчала соломинка.

– Death, – сказала она, – what’s in it for me?

– Ты читаешь или меня спрашиваешь?

– И то и другое, – ответила Грета, оглядываясь, но все остальные были заняты разговорами. – Не надо было тебе отказываться, – сказала она.

– От чего? – спросил я, хоть прекрасно знал, на что она намекала, я только надеялся, что, если мне удастся убедить ее в том, что я притворяюсь, будто ничего не понимаю, тему она сменит.

– Мне пришлось самой это сделать, – сказала она.

Я недоверчиво на нее уставился:

– Ты имеешь в виду, что…

Она с серьезным видом кивнула.

– Ты разболтала всем про Карла и Мари? – договорил я.

– Я проинформировала .

– Врешь! – Это у меня вырвалось, и я огляделся, чтобы убедиться, что на мой выкрик никто внимания не обратил.

– Ах вот как? – Улыбка Греты стала сардонической. – Как ты думаешь, почему Дан Кране здесь, а Мари – нет? Или вернее, почему они оба не у Виллумсена, как обычно? За детьми надо присмотреть? Да, они хотели бы, чтобы люди так и подумали. Когда я рассказала обо всем Дану, он поблагодарил и попросил пообещать, что я больше никому не скажу. Первая реакция, понимаешь? С виду-то они притворяются, что ничего не произошло, фасад ведь для них главное, так? Однако за ним – можешь мне поверить – разрыв окончательный.

Сильно колотилось сердце, и я почувствовал, как под тесной рубашкой выступил пот.

– А Шэннон тоже ты насплетничала?

– Рой, это не сплетни, а информация, – по-моему, каждый имеет на нее право, если супруг изменяет. Я сказала ей на ужине у Риты Виллумсен. Она тоже поблагодарила. Вот видишь!

– Когда это было?

– Когда? Дай подумать. С моржеванием мы уже завязали, значит, наверное, весной.

Мой мозг заработал на высоких оборотах. Весной. Шеннон улетела в Торонто в самом начале лета, ее долго не было. Она вернулась. Связалась со мной. Черт. Черт побери. Я так взбесился, что задрожала державшая стакан рука. Мне хотелось выплеснуть портвейн на дурацкую химическую завивку Греты – проверить, загорится ли она, когда я толкну ее физиономию в стоявшее перед нами блюдо со свечами. Я сжал зубы.

– Осечка у тебя вышла, раз Карл и Шеннон все еще вместе.

Грета пожала плечами:

– Видно же, что они несчастны, это в любом случае утешает.

– Если они несчастны, зачем тогда живут вместе? У них даже детей нет.

– Есть, – сказала Грета. – Их дитя – отель. Он станет ее шедевром, и поэтому Шеннон от Карла зависит. Чтобы заполучить то, что любишь, ты впадаешь в зависимость к тому, кого ненавидишь, – слыхал о таком?

Посасывая портвейн, Грета посматривала на меня. Стянутые щеки, губы, словно целующие соломинку. Я встал – больше не мог там сидеть, – вышел в коридор, надел куртку.

– Уходишь? – Ко мне подошел Стэнли.

– Прогуляюсь до площади, – сказал я. – Надо бы голову проветрить.

– До полуночи еще час.

– Буду медленно идти и думать, – сказал я. – Увидимся.

Сгорбившись, я шел вдоль шоссе. Ветер продувал меня насквозь, сметая все. Облака с неба. Надежду из сердца. Туман, обволакивавший случившееся. Шеннон знала об измене Карла. До того как ехать в Нотодден, она со мной связалась, чтобы от него не отстать. Мари того же хотела. Разумеется. Повтор. Я опять наткнулся на собственные следы – на тот же самый заколдованный круг. Разорвать его невозможно. Зачем тогда бороться, почему бы просто не сесть и не заснуть на морозе?

Мимо проехал автомобиль – новенький красный «Ауди А1». Это он стоял перед домом Дана Кране. А значит, этот человек сел за руль пьяным – я не заметил, чтобы кто-то не пил то желтое пойло. Я увидел, как зажглись стоп-сигналы, когда машина, не доехав до площади, свернула в направлении Нергарда.