Валерий Пушной - Битые короли

А Ксения по-прежнему делала вид, что совершенно ничего не понимала. Только удивленно вздыхала. И говорила, что не разумеет, кто и почему напал с ножом на Палия. Но здесь она была права лишь наполовину. Говорила, что все странно, особенно желание Кеши убить Льва.

Ролежаеву в этой истории тоже было не все понятно. А получить быстрый ответ он также нигде не мог. Однако уяснил главное: Кеша станет охотиться за ним. Лев медленно сел в рабочее кресло и задумался.

Ксения осознала, что ей удалось забраться под самую корочку мозга Ролежаева. Она тихонько опустилась на стул и замерла возле его стола в ожидании. Прошло некоторое время, прежде чем Лев оторвался от собственных тревожных мыслей. Рассеянным взглядом окинул с ног до головы Ксению, словно удивился, что видел ее, и взял телефон:

— Громила, подъезжай ко мне срочно. Одна нога там, а другая здесь!

Речерская продолжала тихо сидеть, как будто была погружена в собственное волнение и собственные мысли. На самом же деле она ловила каждое слово и каждое движение Ролежаева.

А Лев принял для себя решение, легко поднялся из кресла, отодвинул его, сунул руки в карманы и замер на месте, только едва слышно начал высвистывать губами какую-то монотонную мелодию, удивив Речерскую.

Ксения опасалась, что он сейчас скажет ей, чтобы она вышла. И тогда она не узнает, какой план придумал Лев. Какую роль для нее отвел в этом плане, и кто такой Громила, которого он срочно вызвал к себе.

Но Ролежаев молчал, он считал, что сейчас по его глупости они оказались в одной лодке, а потому не думал, что она тут лишняя. На протяжении всего периода ожидания Громилы они молчали, и Ксения видела, как Лев напряжен и собран.

И вот дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник человек огромного роста. Он не просто был огромен, он был громаден. У него была большая голова, большие глаза, большой рот и тяжелый большой подбородок. По всей видимости, уши тоже были большими, но они скрывались под густыми черными волосами. Тяжелые мускулистые плечи под легкой тканью синей рубахи были как два шара. Руки — мощные, с огромными ладонями и толстыми пальцами. На ногах обувь размера пятидесятого, если не больше. Встретишься с таким в безлюдном переулке — после этого штаны не отстираешь. По одному виду ясно, что это Громила.

От двери тот сделал пару грузных шагов по кабинету. Ламинат под ногами издал хриплый звук.

Никогда Ксения не слышали ничего подобного, когда ходила по кабинету сама. Для нее этот хрип был новостью, а Ролежаев даже не обратил внимания. Видимо, Громила уже бывал в его кабинете.

Лев показал на девушку:

— Вот, Громила, познакомься, это Ксения.

— Хороша Маша, — громыхнул, как иерихонская труба, уставившись большими глазами на Речерскую.

— Не Маша, Громила, а Ксения, запомни! — резко поправил Лев. — Да ты садись! — показал на стул напротив Речерской. — В ногах правды нет! Тем более что дело серьезное.

— Да у тебя всегда дела серьезные. Я что-то не припомню, чтобы пришлось бездельем заниматься, — прогудел Громила и шагнул по ковру к стулу. Сел на него — и стул не просто заскрипел под ним, он заскулил, как побитая собачонка.

А у Ксении мелькнула мысль, что сейчас этот стул развалится на куски и Громила всей своей массой грохнется на пол. Но стул выдержал, только Речерской почудилось, что ножки все-таки прогнулись.

Громила положил перед собой на колени большие руки, спросил Льва:

— А мне-то она зачем? — и кивнул на Ксению.

Лицо Ролежаева на какой-то миг стало деревянным, а потом словно покрылось непроницаемой пеленой:

— Мы с нею вдвоем поручаем тебе работу, — глухим голосом произнес Ролежаев и глянул на Ксению, как бы спрашивая, не возражает ли она против такой постановки вопроса, — ответственную работу!

Ксения никогда прежде не видела такого лица у Льва, с каменными глазами. И никогда не слышала такого голоса. Ее поразило это. Подумалось: может быть, это и есть истинное лицо Ролежаева, о каком она даже не подозревала. Очевидно, что Лев втягивает ее в свою игру, повязывает кровью. Ей это очень не понравилось. Ведь Громила, если попадет в полицию, станет утверждать, что заказчиков у него было двое. Она в том числе. Между тем у нее сейчас не было выбора. Ксения молчком насупилась.

Лев продолжил говорить Громиле:

— Найдешь Кешу и придушишь, как навозного червя!

— Кешу? — Громила неспокойно завозился на стуле. И тот заохал под ним, как будто заплакал от издевательства. — Кеша, он в почете. — Большие руки на коленях дрогнули. — Такая работа должна хорошо оплачиваться, Лев!

Ролежаев опять показал на Ксению:

— Ты видишь, нас двое, оплатим вдвойне! — И он назвал сумму, в какую оценивал эту работу.

— Идет! — согласился Громила, причмокнув большими губами. — Где его лежбище?

Лев снова сел в кресло, с лица исчезло пугающее Ксению выражение, и появилось что-то неопределенное:

— Порыскай по улице Дорожной, последняя лежка у него была где-то там.

Громила поднялся, раскинул руки, наклонился вперед, коршуном нависая над Речерской. Она даже чуть отодвинулась со своим стулом, прижимаясь к спинке. Ей в эту секунду Громила показался под самый потолок. Ужас. Интересно, какая мать родила такого гиганта? Ксения была бы очень удивлена, если бы узнала, что мать Громилы была ростом даже чуть ниже нее. Впрочем, Громила давным-давно не видел свою мать и даже не знал, жива ли та теперь. И нисколько не сожалел об этом. Да и Речерская была в таком же положении. В этом они были схожи с Громилой. Хотя жизнь свою устраивали по-разному.

Громила закряхтел, уставившись на Льва.

Ролежаев понимал, что тот ожидал аванса, но чуть придержал его:

— Это еще не все, — продолжил он. — Если быстро обнаружишь его конуру, то там, может быть, на цепочке найдешь еще одного клиента, Корозова. Пришьешь его тоже!

Громила закряхтел громче, зажевал губами:

— За это, Нарцисс, дополнительные бабки.

Его голос оглушал девушку.

Лев перевел глаза на Речерскую и привычным мягким тоном ошарашил, ударил, как молотом, по мозгам:

— Заплати ему аванс из своих. А я произведу окончательный расчет.

Подобного Ксения никак не ожидала — и смекнула, что он окончательно повязывал ее в этом деле. Однако она не была согласна с тем, чтобы Громила убил Корозова, ей это совсем не нужно, и помогать сейчас Льву, подставляя себя, вовсе не было смысла. Смерть Корозова для нее — безвинная смерть. Тяжелый груз на душу. Нет, нет и нет. Между тем озвучить это она сейчас не могла, собственную жизнь подвесила бы на волоске.

Лицо Громилы повернулось к ней, большие глаза жадно ждали денег. Она посмотрела на его большие руки, и ей показались: ладони — как две огромные лопаты, в которые сколько ни положи денег, все равно еще много останется свободного места.