Моника Кристенсен - Убийца из прошлого

Села на самый краешек кресла. Видимо, уже заметила на столе фотографии и папку. Не важно, он и не думал их прятать.

Прошло полчаса, может, больше. Он стоял у окна и глядел на смутные очертания людей, входящих в гостиницу и выходящих из неё. Она только что услышала жуткую историю, даже он это понимал. Он не пропустил ни одной детали из тех, что ещё помнил. Он почти что исповедовался. И почувствовал себя лучше. Теперь эта ноша – её.

Груз, лёгший ей на плечи, был почти осязаемым. Эмма сидела съёжившись, обхватив себя за плечи. Благопристойная дама, очутившаяся в неподходящем месте.

– Но почему? Неужели не было другого выхода? Могли же вы обратиться к властям… – Голос ей изменил.

– К каким властям? В полицию? Они все были нацисты. А те, кто не был, всё равно бы на меня донесли, да-да, и они тоже. В глазах людей я был всё равно что немец. А для немцев я был дезертир. Единственное, что мы могли, так это двинуться на юг. Но тогда бы мы выскочили прямо на линию фронта, на русскую сторону. Если бы попытались, не прожили бы и нескольких дней. И мы голодали. Вам такое и не снилось. Голод, от которого делается так больно, что ни о чём другом думать не можешь. Когда рад есть корни, кору, ветки с деревьев, собственные носки. Чтобы хоть немного унять боль, мы сосали камешки. Кажется, что у тебя в животе дикий зверь, который грызёт твои кишки.

– Разве нельзя было просто воровать еду? Семья, которую вы убили, – что вам стоило просто их запереть, забрать еду и пойти дальше?

– Вы не понимаете. Нас учили убивать людей. В первые разы тяжело, а потом уже ничего не чувствуешь. Дело должно быть сделано, и как можно эффективнее. Без болтовни, без шума, без помех.

– Но священник… И ваш собственный брат.

– Нам нужна была эта икона. Она ведь была ценной. Священник нам сам сказал. – Он задумчиво поглядел на Эмму, как будто в убийстве священника для него оставалось что-то непонятное. – Почему он не солгал?

– А…

– Это Нильс его убил. Брат – он повредился умом. Я не мог его узнать. У него внутри ничего не осталось, понимаете, о чём я? Он бы меня убил, это был лишь вопрос времени. Так что я прострелил ему висок. Когда я спускал курок, он смотрел на меня. И смеялся. Как будто есть что-то, чего я не понимаю.

Эмма медленно кивнула, она уже заметила под столом динамит. Но у неё оставалась слабая надежда. Он нарушил собственные правила: завёл с ней долгий разговор.

Он вздохнул, задёрнул шторы и повернулся к ней.

– Это вы убили моего отца? – Вопрос прозвучал очень спокойно, Эмма даже сама удивилась.

Он улыбнулся, стараясь быть любезным. Ему и в голову не приходило, что эта улыбка пугает Эмму гораздо сильнее всех его признаний.

– Мы ведь для этого сюда и пришли, верно? Я собирался рассказать вам о последних часах Джорджа Фрея. Он относился ко мне по-человечески, ваш отец. Рассказать правду – самое меньшее, что я могу сделать для его дочери.

– Вы убили моего отца? Это вы заперли его в каюте, когда «Селис» пошёл ко дну? Потому что он вас сфотографировал?

– Это мог быть я, но нет. Меня опередил другой. Я уже рассказывал, что пытался поднять по трапу на палубу Эйлифа Нильсена. Вы должны помнить, что корабль – то, что от него ещё оставалось, – сильно накренился. Одна из переборок очутилась у нас под ногами, а другая нависла сверху, как потолок. Если бы не поток воды, хлещущий вдоль коридора, я бы вряд ли выбрался. Плыть было проще, чем идти. На другом конце коридора я кое-кого видел. Ключ повернул другой. Но, знаете, двери кают открывались вовнутрь. Вероятно, ваш отец не смог бы выбраться, даже если бы дверь была не заперта.

– И кто этот другой?

– Вы знаете. Он много раз рассказывал, как спускался с палубы, чтобы спасти вашего отца, но не смог и чуть не утонул сам. Он лжёт.

– Но почему?

– Джордж Фрей слишком много знал обо всех нас. Офицер связи. Но он работал и на разведку. Эверетт был шпионом. Из-за денег. Во время всей операции «Фритхам» он передавал наши координаты немцам на метеостанциях.

Она понимала, что надо поддерживать разговор, пока не появится кто-нибудь, кто сможет ей помочь. Надо было найти тему, которая его заинтересует.

– А икона, её вы сохранили? Или она погибла? Вы ведь понимаете, что она связывает вас с убийством священника?

Он смотрел в сторону.

– Мечтал быть богатым. Последние пятьдесят лет я вёл простую, одинокую жизнь. Без семьи, без лишних денег. Но у меня всегда оставалась слабая надежда на другую жизнь.

Больше ей в голову ничего не приходило, и она поднялась.

– А теперь я, пожалуй, пойду.

– Нет, посидите ещё чуть-чуть. – Он был совершенно спокоен. В руке у него блеснул нож.

В дверь негромко постучали. Кнут вздрогнул. В Ню-Олесунне обычно входили без церемоний.

– Войдите.

За дверью стоял Якоб Кремер. Он вытягивал шею, чтобы заглянуть внутрь: ему было любопытно.

– Такое дело. Петер просил передать, что он в музейном домике. Хочет с вами немного потолковать с глазу на глаз. Сказал, вы знаете о чём. А я вас сразу не нашёл и пошёл в столовую. Так что он уже давно вас дожидается.

Кнут застыл.

– Вам разве не сказали оставаться в гостинице? На случай лётной погоды, чтобы поторопиться с отъездом?

– Ну, мы ж вроде как не под арестом. Надо и подвигаться немного. – Якоб Кремер посмотрел по сторонам, иронически улыбнулся. Просветы между домами плотно забивал туман.

Петер Ларсен сидел в кресле и ждал. Когда на крыльце раздались шаги, он как раз смотрел на часы. Дверь медленно отворилась. Кто-то осторожно вошёл в маленькую прихожую. И вот он уже в комнате.

– Кнут, о нет! Тебе не надо было приходить. Он же этого и добивался.

Кнут только теперь увидел сидящую в кресле Эмму. Махнул рукой.

– Эмма, уходи немедленно. Возвращайся в гостиницу.

– У него нож. И посмотри на стол…

Фотографии, старая папка. И небольшая, но внушительная связка динамитных шашек, завёрнутых в грязную серо-коричневую бумагу. Сверху из связки торчал металлический цилиндр, а из него – запал, не больше двух сантиметров в длину. Ларсен взял подсвечник и поднёс свечу к самому фитилю.

– Ну вот, теперь мы все здесь. И всё собрано. Снимки, папка, дочь Фрея, которая, к сожалению, видела снимки. И ты, которому старые документы помогли догадаться, как всё это связано. Если всё это исчезнет, проследить связи будет не так-то просто.

Кнут отчаянно озирался по сторонам.

– Ты не сумеешь выбраться из дома до взрыва. Запал слишком короток. Ты убьёшь и себя самого.

– Верно, верно. – Голос у него был чересчур спокойный. – В этом вся штука.

– Но зачем?

Он задумался, сник, в глазах мелькнула безысходность.

– Вчера был такой замечательный день. Разоблачение Эверетта странным образом во мне отозвалось. Остальные всегда считали, что со мной что-то не так. Но вчера все прежние подозрения рассеялись. Никогда раньше у меня не было таких близких друзей. И в первый раз за пятьдесят лет я на что-то в будущем понадеялся.