Моника Кристенсен - Убийца из прошлого

– У нас у всех есть ради чего жить. – Голоса Эммы почти не было слышно.

Петер Ларсен поднял на неё глаза.

– Не могу допустить, чтобы остальные узнали о моём прошлом, теперь, когда они снова мне доверяют.

– Прежние обвинения устарели, наказание вам не грозит. Нет такой инстанции, которая могла бы разбирать ваше дело. Вы боялись угодить за решётку? Можете выйти отсюда свободным человеком, делать, что захотите…

– А позор? Ведь все узнают.

Кнут колебался, но решил придерживаться того, что считал правдоподобным сценарием:

– Не знаю. Дело было давно, но правда вышла наружу. Однако очень скоро всё сойдёт на нет.

Старый ветеран вздохнул.

– Только не для нас, для нас всё будет живо, словно случилось вчера.

– А что сталось с иконой? – Голос Эммы звенел от напряжения.

Ответил ей Кнут:

– Думаю, я знаю. Видишь ли, этот дом не только тебе приглянулся. Я тоже сюда заглядывал – посидеть, подумать между делом.

Он повернулся и посмотрел на стену, отделявшую гостиную от кухни. Висевший на ней пожелтевший листок бумаги его удивил. На бумаге виднелись выцветшие машинописные буквы. Дата «27 августа 1941 г.» и подпись «Эйнар Свердруп».

– Сколько раз я гадал, что объявление об эвакуации Лонгиера делает в Ню-Олесунне. – Кнут сорвал бумагу.

Под ней была икона. От ярости лицо Петера Ларсена пошло пятнами.

– Не трогай её.

– Значит, она всё время была с тобой, – заговорил Кнут. – Ты и твой брат были мерзавцами, другого слова не подберёшь. Я не осуждаю. Задним числом делать правильный выбор легко. Но тебе не уйти от правды: Оттар Вольд был убийцей. А Петер Ларсен не был. Он порядочный человек. Разве не это тебе вчера сказали твои друзья? – Он осторожно подошёл к столу. – А теперь вспомни, что Петером Ларсеном ты был в три раза дольше, чем тем, другим. Тебе самому это в голову не приходило?

– Никаких улик не останется. Мы единственные, кто знает, и мы исчезнем. – Голос его дрогнул, до него как будто начала доходить вся абсурдность происходящего. – Я хочу, чтобы прошлое исчезло, всё это было так давно. Хочу, чтобы оно исчезло. Будто и не было.

– Но так не бывает. – Кнут сел, подперев голову рукой. Он всё ближе подбирался к столу. Ларсен поставил подсвечник, но из рук не выпустил. – Твоя прошлая жизнь – это часть тебя. Она может исчезнуть только вместе с тобой. Все мы так устроены. Ты по-прежнему тот, кем был когда-то, – Оттар Вольд. Оттар Вольд живёт внутри Петера Ларсена. Но ты можешь выбирать. Людям позволено меняться, раскаиваться. А иначе в этом, – Кнут посмотрел на икону, – не было бы никакого смысла.

– Мы были как звери. – Ларсен почти выпустил подсвечник. – И хуже всего то, что я этим где-то даже гордился, гордился своей ловкостью и практичностью. Потому мне и пришлось убрать Нильса. Он стал таким непредсказуемым.

Кнут наклонился и взял со стола подсвечник. Выдохнул, посидел несколько секунд. Потом собрал фотографии и положил их в папку. Осторожно снял со стены икону, нашёл на кухне полотенце и завернул её.

– А золотой оклад? Что с ним стало?

Ларсен поглядел по сторонам.

– Пропал давным-давно. – Взгляд его на миг задержался на русском самоваре.

Все трое были измотаны. Лицо у Эммы сделалось совсем белым.

– И пусть победит Петер Ларсен, а того, кем ты был когда-то, пора похоронить. У всех ужасов, случившихся в Сёр-Варангере, были свои причины, но у меня нет права ни судить, ни прощать.

– Пожалуй, ты прав. – Голова старика словно пригибала его к земле, он съёжился, стал ниже ростом. Несчастный, смертельно уставший человек. – Надо разделаться с Оттаром. Так же, как с Нильсом. – Держась за ручку кресла, он неуверенно поднялся. Но взгляд его оставался пытливым, а глаза – живыми. Он вышел из домика и стал спускаться по дороге.

Недалеко от Ню-Олесунна, меньше чем в одной морской миле от дальнего края старой пристани, тянется по Конгс-фьорду низкая песчаная отмель. В плохую погоду её едва видно над волнами. Если не знать, то можно подумать, что вокруг отмели мелководье. Но это не так. Морское дно здесь резко обрывается вниз и уходит на большую глубину, что создаёт в этой части залива особые течения.

Именно здесь спустя несколько дней после исчезновения Петера Ларсена со встречи ветеранов в Ню-Олесунне обнаружили его тело. К тому времени другие ветераны уже давно покинули архипелаг.

Они условились встретиться у старой церкви. За лето она заметно обветшала. Стекло в длинном узком окне возле двери было выбито, а сама полуоткрытая дверь криво висела на одной петле. Он уселся на поросшее мхом бревно у восточной стены, откуда хорошо была видна дорога. Но Миккель Сирма всё равно застал его врасплох, бесшумно выйдя из-за угла. Он на час опоздал, но ленсман ничего другого и не ждал.

Саам сел рядом, прислонился спиной к стене.

– Ну? Как поживает ленсман?

– Хуже и хуже с каждым днём. Сёр-Варангер не оккупирован, а заражён. Люди в форме повсюду, что твои тараканы.

– Я больше про работу спрашивал. Есть новости в расследовании убийства?

– Не много. – Ленсман вздохнул. – Ты слыхал, что я в Харстаде приболел? Обычный грипп, но он оказался кстати. Познакомился там с дамой. Ну, так вышло, что я у неё на диване переночевал две ночи. И вот игра судьбы, понимаешь. – Он едва заметно покраснел. – Она работает в тамошнем отделении компании, которая добывает уголь на Шпицбергене. Их контора находится на втором этаже в том же здании, что и склад, на котором нашли мотоцикл. И вот, когда я лежал там на диване, одуревший от жара и аспирина, меня вдруг осенило, что этот наш убийца мог исхитриться и отправиться морем на север. А икону прихватить с собой.

Миккель Сирма медленно кивнул.

– Неглупо придумано. И что ленсман собирается делать дальше? Он сообщил угольной компании о своих подозрениях? Можно верить, что там, на севере, его арестуют?

Ленсман был удивлён, что Миккеля Сирму так занимает это дело, и потому он спросил напрямик.

– Почему занимает? – Саам взял прутик и стал что-то чертить им в пыли. – Мы маленький народ, мы, саамы-скольты. Но у нас древние традиции, они уходят в прошлое на многие тысячи лет. И у нас есть свой язык. Некогда, в XVI веке, в эти пустынные земли пришёл монах из России. Он выучился нашему языку, потому что видел своё призвание в том, чтобы привести нас, простых людей, к своей православной вере. И мы до сих пор держимся этой веры. Эта церковь – одна из многих, построенных тем монахом и другими.

Миккель Сирма замолчал. Он молчал долго. Ленсман собирался было что-то сказать, но саам вдруг заговорил снова:

– Это убийство осквернило нашу церковь. Тот, кто убил священника, должен ответить за свои дела. Нам не дано знать, кто и когда свершит над ним суд. Но мы знаем, что так будет. Саамы-скольты терпеливы.