Моника Кристенсен - Угольная крошка

Вскоре после этого вертолет поднялся в воздух и исчез из поля зрения. Магнор следил за ним по радару так долго, как мог.

Исследователь из Полярного Института присутствовал на борту не как заказчик, а как пассажир. Обычно Норвежскому Полярному Институту не хватало средств на длительный облет и разведку местности. К тому же подсчет популяции северных оленей производился весной, когда над полярными просторами снова вставало солнце и налаживалась снегоходная лыжня. Но исследователь знал, где примерно находятся олени, в особенности то стадо, что, по его предположениям, сильно пострадало из-за браконьерства.

Они облетели весь северо-восток в поисках стада. Прожектор под брюхом вертолета рыскал по погруженным во тьму просторам. Но они так и не нашли оленьих следов, и после бесплодных поисков на склонах, где исследователь видел стадо последний раз, вертолет снова взял курс на север.

За штурвалом сидел второй пилот. Он был новичком и набирался опыта. Вертолет мотало и трясло от турбулентности вокруг горных пиков, но не настолько серьезно, чтобы заставить Бергерюда открыть глаза или помешать пассажирам со скукой глазеть в иллюминаторы на черно-белые пейзажи. Они не могли развлечься пустыми разговорами, потому что из-за грохота винта все разговоры на борту велись по внутренней радиосвязи и автоматически прослушивались всеми.

У ледника Вестфонна ветер резко поменял направление, и вертолет внезапно напоролся на норд-вест. Бергерюд встрепенулся и взглянул на приборы.

– Прибывает, – сказал он второму пилоту и придвинул микрофон ближе ко рту. – Шпицбергенское радио, Оскар Танго Гольф, – в наушниках раздался треск. – Шпицбергенское радио, Оскар Танго Гольф, как слышите? – и, обращаясь ко второму пилоту: – Думаете, они нас не слышат? Они же должны слышать нас отсюда?

«Эджёйа» и «Поларйента» уже во второй раз пробивались через паковые льды к выходу из пролива Хинлопена. Тяжелые синие льдины то и дело с грохотом ударялись о стальную обшивку судов. В воздухе стоял треск и скрежет, а ветер завывал так, что в командной рубке с трудом можно было услышать друг друга. Из-за свинцово-серой пурги, которая толстым слоем налипала на стекла иллюминаторов, видимость составляла всего несколько метров. Попытки разглядеть что-либо, высунув голову наружу, тоже ни к чему не приводили, потому что глаза тут же наполнялись слезами от порывов ледяного ветра. Радар не особо помогал найти свободные ото льда пространства, но по крайней мере давал картину ближайшей береговой линии. Невыносимо медленно преодолевали траулеры приливное течение и ветер и выходили из злосчастного пролива на скорости всего в несколько узлов. Но внезапно на радаре возникло белое пятно – плавучий объект, достаточно большой для того, чтобы выделяться на фоне отражений льдин поменьше. И объект этот был прямо перед ними. Он загораживал выход из Северных Ворот.

– Это что еще за хрень? – раздался панический выкрик штурмана у экрана радара.

Оддеманн, спотыкаясь, подбежал к нему. Штурвал доверили матросу, который в ужасе уставился на огромную тень, выросшую прямо по курсу.

– Айсберг!

Оддеманн опрометью метнулся к штурвалу и, что есть силы, крутанул направо.

– Давай, помогай! – он навалился на штурвал, и траулер мучительно медленно повернул на северо-восток.

Штурман «Поларйенты» тоже увидел айсберг. Траулер-старожил чуть отставал и потому имел больше времени для маневра. Но тут команда к своему ужасу увидела, что айсберг двигался вперед быстрее дрейфующих льдов. И шел прямо на них.

Как только течение и ветер оказались по миделю обоих траулеров, маневрировать стало сложнее. И скорость хода в направлении от айсберга также упала.

– Мы не успеем его обойти, – крикнул Оддеманн. – Эта махина, небось, несколько сот метров в длину. Нам надо на юг.

На восточной стороне пролива у берега высокими гребнями сгрудились льды. И по мере движения льда эти торосы делались все выше. Зайти туда для траулеров означало смертельную опасность. Оба капитана, будто прочтя мысли друг друга, выбрали один и тот же путь. Преследуемые гигантским айсбергом, они взяли курс на юго-восток.

Первой остановкой вертолета на пути на север по плану был Грохукен, где в старом колоритном охотничьем домике третий год жил один охотник. Хансейд вез ему почту, предметы первой необходимости и немного свежей еды. Но северо-западный ветер быстро усиливался, и это заставило их повернуть.

– Или можем присесть, – озвучил альтернативу Бергерюд.

Но ученый знал по опыту, что это почти наверняка означает многочасовое ожидание в промерзшем вертолете.

– Может, двинем к Сорг-фьорду? – спросил он. – Там есть старая исследовательская станция.

– Она разве еще не развалилась? Я слышал разговоры о том, что у нее сорвало крышу, – Бергерюд обернулся к пассажирам.

– Нет, ее восстановили. Я был там прошлой зимой. Мы дотянем туда?

– Попробуем. – Второй пилот сидел, хмуро вцепившись в рычаг управления. Вертолет швыряло и трясло шквалистым ветром.

На подлете к Сорг-фьорду их накрыла метель. В одно мгновение видимость упала до нуля, машина летела в густой каше мокрого снега, который лип к иллюминаторам.

– Нам нужно садиться, – лицо второго пилота в свете приборной панели стало совсем белым.

Бергерюд прижал микрофон ко рту:

– Вижу горный отрог на западном берегу Соргфьорда. Примерно пол морской мили отсюда. Видите вон ту гряду? – Он ткнул в маленький круглый экран радара. – Судя по карте, она находится прямо возле старой станции. Попробуете сесть там?

Шестерым на борту вертолета сопутствовала удача. На подлете к подножию горы непогода немного утихла, так что они смогли увидеть землю. С третьей попытки второму пилоту удалось приземлиться на слежавшийся снег. Но он не выключал винт, пока все не покинули кабину. Напоследок, перед тем, как заглушить двигатель, он еще раз вызвал Шпицбергенское радио. Но так и не получил никакого ответа.

Четверг 8 февраля 08.00

Она лежала в постели с сухими глазами и пылающим лицом. Жар, хрипы в груди. Возможно, бронхит, если не пневмония. Она проявляла полное безразличие, когда он заговаривал с ней. Отворачивалась, не отвечала.

Поначалу Эрик Хансейд думал, что речь идет о сильной простуде. Он нарезал всевозможные фрукты, таскал ей стаканами воду и чай. Но она ничего не хотела. Он отпросился с работы, накупил газет и журналов, которые она не читала, проветривал спальню, приготовил ужин. Но она вставала с кровати только затем, чтобы сходить в туалет. И почти все время спала. Во всяком случае, лежала неподвижно с закрытыми глазами.

«Я умру», – внезапно выдала Фрёйдис ближе к вечеру. Это были ее первые за день слова, не считая односложных ответов на вопросы. И тогда муж позвонил в больницу.