Моника Кристенсен - Голландская могила

На том конце провода воцарилось молчание.

– Нашли мёртвого мужчину? Они испортили какой-то памятник культуры? – спросил губернатор после долгого молчания.

– Да, они разбили крышку гроба в одной из старых голландских могил. И там…

– Голландские могилы? Но ведь там запрещено высаживаться на берег…

Дежурный не поверил своим ушам. Берг что, не слышал, что ему сказали?

– Да, но они нашли в этой могиле труп. Так что они не совсем уж… Что нам теперь делать?

Дежурный не знал, что ему ещё сказать, поэтому они оба опять умолкли.

– Алло?

Наконец губернатор подал голос:

– Я сейчас приду. А ты сделай вот что: позвони в больницу и попроси, чтобы ко мне домой пришла медсестра – мне надо наложить бандаж на колено. Я вчера упал и вывихнул его.

Губернатор пришёл в офис через час. На нём была форменная одежда, поэтому бандажа под брюками никто не заметил. Кроме того, шагал он медленно, так что и хромоты тоже видно не было. Вот только от носа к уголкам губ пролегли глубокие морщины, свидетельствующие о том, что он отчаянно скрывал боль.

Примерно в пять утра на следующей день после того, как туристы нашли на Птичьем мысу человеческую голову, «Белый медведь» вошёл в Конгс-фьорд и причалил в Ню-Олесунне. На палубе не было ни души. Пассажиры крепко спали в каютах и поэтому не видели, как судно прошло мимо гор и ледников и подошло к маленькому шахтёрскому городку. В Конгс-фьорде тумана не было, и прямо над судном в небе виднелось маленькое окошко синевы. Причал был пуст, и матрос, спрыгнув вниз, накинул трос на железные швартовые тумбы.

– Ну что ж, – вздохнул штурман, когда матрос вернулся в рубку, – пойду прикорну. Присмотришь тут за… – не договорив, он широко зевнул и исчез на лестнице.

Матрос убавил звук стоявшего в рубке радио и устроился поудобнее в капитанском кресле, надвинув на глаза фуражку. Спустя несколько минут он тоже спал. Когда «Радио Шпицберген» связалось наконец по аварийной частоте с Ню-Олесунном, на этот небольшой арктический посёлок вновь опустился туман. Наладить вертолётное сообщение не представлялось возможным.

Большинство туристов, прибывающих в Ню-Олесунн морем, убеждены, что это – одно из прекраснейших мест на всем Шпицбергене. К сожалению, впечатление отчасти портят дома, выстроенные на пригорке возле причала. Они представляют собой бетонные сооружения, спроектированные в духе индустриальной архитектуры 1950-х. При проектировании размеры рассчитали неточно, и впоследствии оказалось, что они намного больше, чем требуется. Туристы часто недоумевали, почему эти здания, если уж их не используют, вообще не снесут.

Старая очистная станция представляла собой одиннадцатиэтажную бетонную громаду, сложенную удивительно прочно – настолько, что все специалисты в один голос предупреждали: ни взорвать, ни разобрать её не получится. Сейчас здание, из которого давно уже вынесли всё оборудование, напоминало пустой череп. Внутри с этажа на этаж вела узенькая лестница без перил. Это сооружение возвели на старых голландских могилах, и даже те, кто не верил в привидения, считали здание чересчур мрачным и неуютным. Без причины туда редко заходили.

Дальше, у подножия горы, раскинулся крошечный посёлок. Его маленькие деревянные домики появились здесь в 1920-х, после основания шахтёрского городка. Домики были выкрашены в тёплые красные и жёлтые тона и построены вдоль посыпанных гравием дорог. Именно этот очаровательный пейзаж туристы видели в брошюрах о Ню-Олесунне. И именно в этих домиках располагались научно-исследовательские станции, где жили и работали учёные со всего мира.

Кнуту Фьелю в доме для полевых инспекторов поспать тоже не удалось. Он всю ночь пролежал без сна, раздумывая, откуда же взялась найденная голова. Когда около шести утра позвонил дежурный из Лонгиера, Кнут облегчённо вздохнул. Спальня Турбьёрна пустовала – ту ночь он решил провести где-то в гостях в старом шахтёрском посёлке. Кнут выглянул в окно и вздохнул. Между домами, серый и влажный, по-прежнему висел туман. Кнут прошёл на кухню и поставил на плиту кофейник. Турбьёрн наверняка вот-вот вернётся. Кнут уселся за кухонный стол и закурил сигарету, стараясь держать её подальше от лица – будто пытался избавиться между затяжками от дыма. Если Кнут с Турбьёрном и ссорились, то только из-за того, что Кнут курил. Тем не менее, когда Турбьёрн куда-то уходил, Кнут без зазрения совести курил прямо в доме.

Было раннее утро, но Кнут уже надел тёмно-синюю футболку, которая на нём почему-то выглядела униформа.

– Так-так… – сказал он, услышав, как открывается входная дверь.

На пороге появился Турбьёрн.

– Уже проснулся? Да ты, похоже, и не ложился. А кофе есть?

– Слушай, я тут вот что подумал. Мы могли бы кое-что предпринять. «Белый медведь» причалил пару часов назад – это мне Том Андреассен только что сказал. По рации связаться с ними не получается. Может, нам заглянуть к ним и лично поговорить с капитаном?

– Это тебе Андреассен сказал? – Турбьёрн склонился к маленькому холодильнику и принялся выкладывать оттуда на стол маргарин, сыр, паштет из баранины и варенье.

– Нет, прямо вот так он не сказал. Но они там вообще неторопливые. Он говорит, они уже вызвали народ из Осло, из криминальной полиции.

– Значит, придётся съездить поговорить с ними. Ты бы хоть перекусил чего-нибудь сначала, – Турбьёрн наклонился вперёд и открыл окно над столом. – Ты что, опять тут курил?

Кнут не ответил. Его голова была по-прежнему занята убийством. Разве им не следует срочно выехать туда, где обнаружили голову? На скоростной резиновой лодке они уже через час туда прибудут. Пока Кнут не сомневался, что смерть наступила в результате несчастного случая и что другие части тела тоже находятся на Птичьем мысу. Чтобы на Шпицбергене кто-то совершил преднамеренное убийство? Нет, подобное немыслимо. На этих островах такое просто-напросто невозможно.

Когда инспекторы подошли к «Белому медведю», на них были чёрные куртки с эмблемой управления и золотистыми полосками на плечах.

– Как-то здесь пустынно. Такое впечатление, что на борту ни души.

– Вряд ли они все сошли на берег. Наверняка спят.

Они подставили трап и забрались на борт. С громким стуком спрыгнули на палубу, но на стук никто не вышел – ни пассажиры, ни экипаж. Инспекторы вошли в открытую дверь и дошли до рубки, где увидели храпящего в капитанском кресле матроса.

– Ну, по крайней мере, на борту есть люди, – прошептал Кнут, – давай спустимся в кают-компанию.

Но и там тоже было пусто. Турбьёрн пожал плечами. Напарники уже развернулись и собирались вернуться на палубу, когда на трапе появился капитан – всклокоченный и с опухшими глазами.