Елена Михалкова - Прежде чем иволга пропоет

– Чай, – бесцветным голосом повторил он.

– Отчего вы решили, что это был чай? Кирилл, для героя-охотника вы на удивление туго соображаете. А главное, раз за разом совершаете одну и ту же ошибку, хотя я уже тыкал вас в нее носом. Очнитесь, мой самодовольный друг! – Илюшин за спиной щелкнул пальцами, и Кирилл вздрогнул. – Между нами нет ни малейшего сходства. Забираться в чужие коттеджи способны не только вы, для этого не нужно специфических умений. А вот в чужие аптечки вы не заглядывали.

– При чем здесь…

– В них можно обнаружить массу интересных лекарств, – продолжал Макар. – Например, транквилизаторы.

Кирилл помотал головой, стряхивая одурь. Какие транквилизаторы? Зачем?

Он едва способен был проталкиваться сквозь поток чужих слов, точно рыба, оказавшаяся вместо воды в прозрачной глицериновой толще. В какой-то момент – в какой? – изменилась не только среда обитания, но и что-то еще. «Глицерин и леска», – подсказала Динка в его голове и засмеялась, и продолжала тихо смеяться все время, пока он пытался сообразить, что она имеет в виду.

Леска. Она тянулась из его губы. Боли от крючка не было; но была внешняя сила, едва заметно направляющая его движение, в то время как Кирилл был уверен, что сам выбирает путь.

«Глицерин и леска», – повторил он про себя. Тихий Динкин смех прошелестел, как тростник над озером, и стих.

Что сказал Макар? Транквилизаторы…

– Нервишки шалят? – нашелся Кирилл.

– Две упаковки таблеток, растворенные в стакане воды, – сказал Макар. Поморщился и с видимым усилием сглотнул. – Годное средство. Угнетает сразу нервную, дыхательную и сердечную системы. Я украл, называя вещи своими именами, транквилизаторы у женщины, которую вы до сих пор считаете матерью Стеши и Егора, хотя она не имеет к ним отношения. Размолол. За пять минут до вашего появления высыпал в чайник, размешал и стал ждать, когда вы появитесь. Остальное вы сделали своими руками.

– Бред! – яростно выплюнул Кирилл. – Ты просто тянешь время! Несешь первое, что придет в голову! Пытаешься испортить мне… игру!

– Я ее уже испортил, – сказал Илюшин.

Он закрыл глаза, вдохнул, нехорошо улыбнулся – и снова посмотрел на Кирилла.

Однажды Кирилл ждал поезда, стоя на платформе. Он глубоко задумался, незаметно сдвигаясь все ближе к краю, подталкиваемый проходящими мимо людьми, и очнулся от резкого рывка: его дернули назад за капюшон. А затем волна теплого воздуха снесла Кирилла, распластала по стене. Поезд давно уехал, а Кирилл стоял, запоздало переживая животный страх. Стук вагонов гремел у него в ушах; он не слышал, как отчитывает его пожилой сердитый мужчина, только видел, как шевелится перед ним старое мятое лицо.

Схожий страх он испытал и сейчас. Короткий, как удар.

За те несколько секунд, что Илюшин стоял с прикрытыми веками, с ним что-то произошло. Как будто предыдущая версия обновилась и новая имела с ней мало общего. Заострились черты лица, ободок радужки почернел, и на контрасте с ним радужка высветилась до ледяного серебра.

В памяти Кирилла мелькнул каракал, которого он видел в зоопарке, – степная рысь, некрупный хищник: длинное мускулистое тело, настороженные уши. Зверь бесстрастно смотрел на Кирилла сквозь прутья клетки прозрачными глазами, а затем вздернул верхнюю губу, словно в улыбке.

Но это был оскал.

Кирилл тогда невольно отступил на шаг от клетки.

То же самое он сделал и сейчас.

Ему пришлось напомнить себе, что руки у добычи связаны, а на шее затянута петля. Кирилл вглядывался в новое лицо своей жертвы, пытаясь проанализировать изменения и прогнать иррациональный страх. Провалились носогубные складки, между бровями пролегла морщина, губы стали тоньше и злее… Но главное – выражение глаз. Перед Кириллом стоял человек, которому ни при каких обстоятельствах нельзя было дать меньше сорока лет.

– Вы мне вовремя подвернулись, – с усмешкой сказал человек, разглядывая оцепеневшего Кирилла. – Осточертело все несказанно. А с вами появился шанс уйти красиво.

«Уйти красиво», – эти слова Кирилл говорил себе, готовя последнюю охоту.

Илюшин хотел еще что-то сказать, но вновь болезненно поморщился. Кадык у него дернулся, словно его толкнули изнутри.

– Ты решил покончить с собой? – медленно сказал Кирилл.

Невозможно. Это какая-то глупость, он врет, он пытается его перехитрить!

По лицу сыщика разлилась бледность.

– Довольно давно. – Он растянул синеющие губы в усмешке. – Ждал подходящего случая. Не хотел огорчать Серегу, у него такие старомодные представления о самоубийствах… Вы, милый трогательный юноша, просто подарок судьбы.

– Почему покончить?! – вырвалось у Кирилла.

– Потому что… с вами… скучно. Ничего нового… много лет. – Илюшин, дернув подбородком, хватанул воздух ртом, скривился, будто сердясь, что его отвлекли от важных дел. – Вокруг посредственности с амбициями… Вроде вас. Надо было сделать это еще пять лет назад. Зря… тянул. А, может, и не зря. Дождался.

Кирилл покачал головой. Нет, он не верил ему. Притворство, актерство! Человек способен имитировать все, что угодно, в том числе затрудненное дыхание…

«Невозможно только побледнеть по собственному желанию», – снова тихо шепнула ему на ухо Динка. И рассмеялась.

Илюшин был уже не бледным, а белым. Кирилл до последнего цеплялся за мысль об игре света, но больше нельзя было отрицать очевидное.

Он растерянно зашевелил губами.

– Торжество заурядности, – с усмешкой сказал Илюшин, собрав последние силы. – Вы так пыжились… были так уверены в своем интеллекте… Я решил дать вам прощальный щелчок по носу. Посмотрите на себя. Вы – ничтожество. Неудачник! Какое… позорное… завершение карьеры!

Он вдруг подмигнул. Кирилл от растерянности чуть не ответил тем же, но угол рта Макара перекосило, увело вверх, словно кто-то пытался на живую нитку стянуть его щеку и бровь. Губы посинели. Тело выгнуло дугой, по лицу прошла судорога; несколько мгновений сыщик смотрел вверх и куда-то вбок, на макушки сосен, а затем глаза его закатились, и Макар обвис в петле.

«Сдох», – торжествующе шепнула Кириллу на ухо Динка.

Кирилл пошатнулся, как от удара.

Сыщик его переиграл.

Он не просто испортил его последнюю, главную охоту. Он уничтожил ее, а заодно и все предыдущие; он не оставил ничего от достижений Кирилла; трофеи, развешанные на стенах его воображаемой тайной комнаты, покрылись плесенью и растеклись, источая зловоние, – он отчетливо ощутил его сладковатый удушливый запах.

Илюшин сделал все так, как хотел он, а не так, как спланировал для него Кирилл. Сложнейшая подготовка, расчеты, – все потеряло смысл. Безупречно подогнанные друг к другу шестеренки обратились в вихляющиеся колеса телеги, летящей под откос; падающие друг за другом костяшки домино, которые должны были сложиться в прихотливый узор, – в развалившуюся гнилую поленницу, из которой брызнули мыши.