Виктор Дан - Хутор Дикий

Михаил с некоторым усилием оторвался от книжных полок, чтобы продолжить беседу. У него оставалось мало времени.

– Прекрасная библиотека! – отдал должное хозяину Михаил, – Но вернемся к нашему разговору. Когда вы вернулись на хутор?

– Уже стемнело?

– Кто вас видел? С кем вы пришли? Возможно, были попутчики…

– Скорее всего, никто не видел, – Петр опять напрягся. Они стояли друг напротив друга в спальне, которая больше напоминала избу-читальню.

– Повторяю свой вопрос: вы виделись с Екатериной в ту субботу?

– Повторяю свой ответ: это не относится к делу!

– Хорошо! Я получу ответ на свой вопрос другим путем.

– На меня и так косо смотрят на базе как на бывшего зэка, а вы начнете там свои расспросы…

– У меня нет других вариантов. Точнее, вы не оставили их мне…

– Ладно! Делайте, как знаете. Я сказал все, что считаю нужным. Главное – я не убивал ее. Она тут была не самым вредным человеком…

“Что-то тут не так! Можно дать голову на отсечение – они виделись с Екатериной и, возможно, их не было на работе. Предположим, они возвращались вместе и встретили Алевтину. В этом случае Екатерину, рано или поздно, ждал очередной скандал дома за тайные свидания… Смешно и грустно! Человек в сорок лет не может устроить свою жизнь по собственному усмотрению… Возможно, возникла ссора с Алевтиной, а Петр, скорее всего, был пьян… Удара бутылкой по голове было бы достаточно…” – размышлял Михаил, направляясь к дому Гавриленко.

Двор Гавриленко окружал густой частокол из толстых прутьев, очищенных от коры. Калитка была без засова или крючка, только подперта изнутри полутораметровой палкой в руку толщиной. Стучать было бесполезно, и Михаил открыл невысокую калитку, отодвинув палку.

Деревьев внутри ограды не было: козы и сад – вещи несовместимые. Несколько старых яблонь с голыми редкими кронами виднелось дальше за оградой в глубине усадьбы. Нельзя сказать, что во дворе был беспорядок, но от всего веяло какой-то первобытностью и запустением. Двор утрамбован многочисленными копытами. Летний загон для коз под открытым небом из таких же прутьев, как и забор, стог соломы, бурт козьего навоза вперемешку с соломенной подстилкой. Даже тележка для уборки навоза была с деревянными колесами, обтянутыми металлическими ободьями – вероятно передние колеса от старой телеги.

Небольшой дом под черепичной крышей переходил в хлев, а затем в сеновал. Постройки были старые, но добротные. Массивные ставни были открыты – значит, хозяин дома. Михаил громко постучал в некрашеную потемневшую от времени деревянную дверь с коваными навесами и ручкой, также без признаков краски.

Послышался незлобный лай собаки. Через некоторое время загремел засов, дверь со скрипом отворилась, и на пороге показался хозяин, пригибаясь, так как дверь ему была явно мала.

Гавриленко оказался высоким массивным человеком с крупной головой и квадратным привлекательным лицом. Высокий лоб, глубоко посаженные серые глаза, крупный нос, волевой подбородок и рот – он должен был нравиться женщинам. Правда, неухоженность сразу бросалась в глаза. Небрит, рубашка несвежая. Рукава закатаны до локтей. Белая кожа крепких рук выше запястья резко контрастирует с темными запястьями и обветренным лицом со следами прошлогоднего загара.

На лице Гавриленко с жующим ртом немой вопрос: Кто и зачем? Однако нет признаков удивления, а только досада – прервали обед.

Михаил представился и объяснил цель своего визита, молча слушающему хозяину.

– Пообедать не дают! – буркнул он вполголоса, как бы ни к кому конкретно не обращаясь.

– Я не надолго. Можете продолжать обедать, а я вам задам несколько вопросов, – Михаил неожиданно для себя отметил просительную нотку в своем голосе.

Гавриленко ничего не ответил, повернулся, жестом загнал собаку обратно в открытую дверь и пошел за ней. Дверь за собой он не закрыл. Это должно было означать для Михаила разрешение войти в дом, что тот и сделал.

Деревянный пол в сенях и комнате был грязным и покрыт соломой, которую, очевидно, принесли на ногах не за один день или неделю. В комнате была самодельная мебель, если это слово подходило, для стола, лавок и лежанки, сколоченных из грубо оструганных толстых досок, отполированных в определенных местах за время долгой службы.

Гавриленко смахнул здоровенного кота с одной из лавок и предложил Михаилу там сесть.

– Извините, я буду обедать… У меня много работы, а завтра еще дежурство… – Гавриленко сел на лавку у стола и взял деревянную ложку.

– Я не отвлеку надолго, – продолжал оправдываться Михаил.

Гавриленко уже ел. Он сидел боком, почти спиной к Михаилу. Перед хозяином стояла на столе огромная миска тушеного мяса с картофелем, уже наполовину пустая, и тарелка с солеными огурцами. Ел он жадно и грубо, черпая деревянной ложкой из миски горы картофеля или куски мяса и отправляя их в рот за один прием. Потом он откусывал попеременно то хлеб, то с хрустом огурец. Время от времени едок прикладывался к литровой банке кислого молока, также уже наполовину пустой. Михаил невольно сглотнул слюну. Вмешаться в этот процесс поглощения, можно даже сказать, пожирания пищи было трудно, но Михаил все же задал свой первый вопрос.

– Говорят, что в свой последний день Алевтина Петровна приходила к вам за молоком. Это так?

– Ну да… – промычал с полным ртом Гавриленко.

– Она купила у вас молоко?

– Нет, я ей не продал, – ответил теперь вполне внятно Гавриленко после того, как проглотил очередную порцию еды.

– Но почему? Вы с ней были в ссоре?

– С кем она не ссорилась?! – ответил Гавриленко не то вопросом, не то утверждением.

– Но все же?

– Я продаю молоко тому, кто больше платит. На следующий день у меня было дежурство… Потом воскресенье – базарный день. У меня есть постоянные покупатели… – эта длинная фраза его словно утомила и он некоторое время ел молча, хотя Михаил успел задать уточняющий вопрос.

– Разве она платит не столько, сколько вы просите?

– Нет, она платит по базарной цене, как за те помои, которые там продают.

– Получается, что вы не всегда ей отказывали. Я правильно вас понял?

– Да. Когда не было дежурства или не базарный день, я ей продавал…

– По ее цене? – уточнил Михаил.

– Мы все-таки живем на одном хуторе. Жили… Она жила… – Гавриленко нашел, наконец, нужное выражение и несколько смутился.

– Как она восприняла ваш отказ?

Гавриленко пожал плечами и ничего не ответил.

Михаил задал следующий вопрос:

– В котором часу это было? Вы можете вспомнить хотя бы приблизительно…

– Мне некогда смотреть на часы, у меня много работы …

– А все же?