Виктория Платова - Увидимся в темноте

– Мне нужно к Шошо.

– Просто ответьте на вопрос.

– Маска всегда была на мне – там, за столом. Не очень удобно, но привыкнуть можно. Правда, потом, после нее, долго чешется лицо.

– Как он объяснял маску?

– Никак.

– Как он обращался к вам?

– Он называл меня Полиной. Первые три разговора за столом.

– А в четвертый?

– Мне нужно к Шошо.

– Просто ответьте на вопрос.

– Идите к черту.

– Мы привезем Шошо. За ним уже едут.

– Вы не говорили этого вначале.

– Просто поверьте мне.

– Знаете, вы ни хрена не психолог. Психологи так не ведут себя с теми, кому нужна помощь. То есть вы, может, и психолог. Но для кого-то другого. А я не интересую вас совсем.

– Это не так.

– Интересую вас как человек, который может рассказать о том, кто сидел на той стороне стола.

– Это не так.

– Когда привезут Шошо?

– Кира. С Шошо ничего не случилось. Поверьте.

– В который раз вы это говорите, чтобы я вам поверила. С чего мне вам верить?

– Вы все-таки в безопасности. А не в той страшной комнате. Не за тем страшным столом. Вам повезло больше, чем остальным. Не так разбирающимся в кино. Вы очень смелая девушка, Кира. С завидным самообладанием. Но вас бы это не спасло.

– Просто скажите, что вам на меня наплевать.

– Это не так.

– Пока я не рассказала вам все, что знаю, – это не так. Безусловно.

– От этого зависит жизнь других людей. Других девушек. В настоящем. И в будущем, не столь отдаленном.

– В четвертый раз он забыл имя.

– Что значит – забыл?

– Не мог вспомнить, что я – Полина. Он плакал. Он был очень жалкий. Не думаю, чтобы он мне что-то сделал.

– Вы никогда не спорили с ним?

– Спорила, если это касалось кино. Ему это нравилось.

– А что не нравилось?

– Паразиты.

– В каком смысле?

– Кто-то, сидящий в голове. Возможно, один большой паразит. Он не мог вспомнить фильм, в котором видел такого паразита, хотя был уверен, что фильм существует. Как долго я пробыла там?

– Двенадцать дней. Он был один?

– Да. До тех пор, пока не появился мальчик.

– В комнате, где вы сидели за столом и разговаривали о кино?

– Нет. В той комнате мы всегда были одни. А мальчик пришел в мою. Ту. Незадолго до того, как там появились полицейские. Может быть, за несколько часов.

– Он просто пришел?

– Да. Открыл дверь и вошел. Сел на стул. Мы так просидели все это время. Пока не пришли полицейские. Одного из них я видела.

– Полицейского?

– Да. Раньше. До того, как оказалась там.

– Я знаю. Вы не разговаривали с мальчиком?

– Я хотела. Я все время говорила с ним. А он все время молчал. Ел галеты. Нет. Он сказал две фразы. Одна была безобидная.

– Какая?

– «Ты – не он». Не знаю, что это означает.

– А вторая?

– «Джейсон вернется». Вот тогда я подумала, что умру. Я все время думала, что умру, потом думала, что еще могу спастись… Когда мы говорили о кино, и это было почти мило… Но Джейсон – это плохо. Очень плохо.

– В Джейсоне нет ничего страшного, Кира. Это цветок, к которому очень привязан мальчик. Гибискус. Китайская роза.

– Вы бы не выжили в той комнате со столом, Елена Викторовна Джангирова. Потому что вы ничего не знаете про кино. И даже не знаете, кто такой Джейсон Вурхиз.

– Скажите мне, Кира.

– «Пятница, тринадцатое». Ненавижу хорроры, но этот – особенно. Странно, что вы ничего не слыхали про Джейсона. Сегодня пятница?

– Вторник.

– Отпустите меня к Шошо. Пожалуйста.

РАСПРОЩАЙСЯ С ЗАВТРАШНИМ ДНЕМ/KISS TOMORROW GOODBYE

(1950 г.) 102 мин.

…Когда он в последний раз принимал ванну? Черт его знает, теперь не вспомнить, может, год, может, два назад. Обычно все ограничивается душем: дневным, вечерним, обжигающе горячим, контрастным, ледяным. Десять-пятнадцать минут – и Брагин вылезает из-под упругих струй как новенький. Не то чтобы жизнь начинала играть новыми красками – все-таки у людей его профессии преобладает монохромная гамма с уклоном в темную часть спектра. Капитан Вяткин по этому поводу выражается проще и без обиняков: сидим по уши в дерьме, Сережа, какая уж тут радуга?

Нет, они все молодцы: и Вяткин, и Паша Однолет, и даже Джанго, получившая в свое распоряжение того, кого давно жаждала заполучить, – серийного убийцу.

Пятнадцать жертв за два с половиной десятилетия, но, возможно, их было много, много больше – есть с чем работать.

Брагин готов простить Джанго даже этот ее цинизм, потому что без него не выжить, особенно когда пытаешься наладить контакт с убийцей. А он врет и изворачивается, пытаясь спихнуть вину на кого-то другого. Из чистого любопытства он посетил пару бесед Елены Викторовны с Кириллом Шапсаем, ему хватило.

Он смотрел на этого красивого, замечательно постаревшего человека, белого как лунь, с аккуратно постриженной седой бородой, с ярко-голубыми, не потерявшими цвет глазами, светлолицего, с крепким, еще не потерявшим силы костяком, – и все пытался понять, где же в нем гнездится чернота. В каком месте распяливает беззубую ввалившуюся пасть ад, из которого не выбраться.

Так думает Джанго.

В случае с Шапсаем ни одна из ее теорий не сработала. Но поверить в это Джанго не хочет, продолжая биться лбом о стену, которую никем не признанный гений выстроил едва ли не до небес. И теперь сидит там, на верхотуре, в ожидании штурма. Когда уже Джанго использует таран, чтобы пробить крепостные ворота?

А ворот не существует, вот умора.

Придумайте что-нибудь еще, Елена Викторовна Джангирова.

Нет, не так. Шапсай делает вид, что не помнит ее имени, и Джанго каждый раз приходится представляться заново. Но и после представления Шапсай, сидящий на стене, по-прежнему далек и недостижим.

– Вы говорили о паразите.

– Я постоянно говорю о паразите. Но вы почему-то не верите.

– Как он выглядит?

– Как вы. Как он. – Кивок в сторону Брагина. – Только ему нравятся черные свитера. Иногда – светлые рубашки. Он часто меняет свой гардероб, но… такая вещь… из шерсти, с длинными рукавами… Как она называется?

– Свитер. – Джанго – само терпение.

– Свитер, да. Свитер предпочтительнее всего.

– Он на кого-то похож?

– Свитер?

– Тот, кого вы называете паразитом.

– На меня. Когда я был молод и только познакомился с… С кем-то очень важным… Помогите мне.

– С Полиной. – Джанго что-то записывает себе в блокнот.

– Да, да! – Шапсай радуется, как ребенок.

И только Брагин несчастен. Если бы в комнате Полины Ветровой было чуть светлее… Если бы он был чуть более внимателен и осмотрел всю каминную полку, а не только ее часть… Он обязательно увидел бы ту, чье слегка стилизованное лицо стало маской, похоронившей под собой индивидуальность пяти девушек.