Наталия Новохатская - Гобелен с пастушкой Катей. Книга 6. Двойной портрет

Между указанными вехами стояли неровной чередой здания, они то возвышались на несколько этажей, щеголяли эркерами и прочими излишествами в стиле модерн начала ХХ века; то проваливались вглубь дворов и оттуда смотрели угрюмым красным кирпичом; то оборачивались уютными, недавно обновленными особнячками с крылечками и без оных.

Как раз подле такого игрушечного строения, вовсе без крылечка, но с солидно захлопнутой дверью, указанный автомобиль наконец остановил свои эволюции окончательно и замер, загородив собою особняк почти наполовину, по крайней мере его первый этаж.

День стоял светло-пасмурный, дождь незаметно прекратился с вечера, бледное солнце угадывалось за домами и обращало прорезь переулка в пастельную картинку, наподобие городской непритязательной гравюры, из тех, что висят в многоэтажных домах-офисах для напоминания об утерянном.

Сцену действия не без одобрения обозрел водитель, наконец вышедший из темной угловатой машины, затем достал с заднего сидения багаж, сгруппировал в одной руке и тщательно закрыл машину. Гравюры они, конечно, гравюрами, но город оставался мегаполисом с вытекающими последствиями, и тачку могли угнать совершенно спокойно и от модного погребка, и с пасторального переулка.

Надо заметить, что будущий посетитель особняка, а иначе истолковать его действия стало бы трудно, был тщательно одет и более тщательно причёсан, потому его ноша, состоящая из большого бумажного мешка и яркого небольшого пакета составляла контраст с внешним видом. Будто некто пришел в особняк с деловым визитом, но принес для развлечения пакет с тряпками и щётками, может быть, совок для мусора.

Остановившись напротив дверей, приехавший гость уверенно нажал кнопку в жестяной дощечке, почти сразу послышался щелчок, и ручка в дверях повернулась. Взявшись за неё, визитер шагнул в помещение, но его почти не оказалось, лишь маленькая мраморная площадка, величиной с хороший коврик. Вниз и вверх от пола уходили мраморные ступеньки, обрамлённые старинными перилами.

— Недурственно, — сказал гость сам себе, оглядевшись в секунду, потом сообщил охраннику, вынырнувшему на ступени снизу. — Я, знаете ли, к новенькой «Екатерине» с номерами, если не ошибся адресом.

— Проходите, я позвоню, — доложил охранник, ничуть не удивившись. — У них сегодня большой сбор, предупреждали, идите наверх и налево.

Сверху крутой изогнутой лестницы располагалась площадка большего размера, двери выходили на нее с четырех сторон, по две с каждой, но очень были разнородные. Гость покрутил головой, воображая себе за каждой из них конторы в разных стадиях процветания, двери толковали о том с полной наглядностью.

Наименее процветающей представлялась редакция застрявшего между временами издания по части статистики и стандартов, самой изощрённой выглядела контора, куда гость направлялся, в любом случае, она виделась самой новой. Эдакие двустворчатые двери, украшенные узорными стеклом, в уголке пристроилась витражная дощечка с надписью «Екатерина & ⅔».

— Дожили до светлого дня, — сообщил себе гость со всем возможным сарказмом. — Только как попасть внутрь, стучаться или звониться?

После чего он спокойно толкнул створки, подергав изогнутые ручки предварительно, и двери моментом открылись. Внутренность помещения изобиловала белой краской и стеклом в различных дверях, за ними помещались три небольшие комнаты неброско и деловито обставленные, на подоконнике в горшке росла малая пальма, новенькая и свежая, как остальное убранство.

Рядом с растением на том же подоконнике располагалась хозяйка, она неотрывно смотрела в окошко, выходящее в переулок, гостю махнула рукой не глядя, но обозначила кресло перед столиком. Вообще-то их было два, и гость послушно уселся в указанное, сложив подношения у ножек стола. Какое-то непродолжительное время хозяйка занималась видами улицы, затем взяла трубку, лежащую рядом с пальмой и произнесла указание вполголоса.

— Теперь всё, уехали, — сказала она. — Можно грузить и отправлять, спасибо, я жду.

— Что это такое интересное тебе грузят? — спросил гость, не дождавшись приветствия. — Просто ума не приложу.

— Грузовик, мать его за ногу, застрял внизу у входа, — заговорила хозяйка с непрошедшей досадой. — И не туда, ни сюда.

— Извини, я увлёкся, — засмеялся гость. — Бог с ним с грузовиком и с его матерью, ты хорошо устроилась и смотришься не хуже.

— Устроишься тут и выглядеть будешь! — в том же увлечении заявила хозяйка. — Застрял и перегородил проезд, а тут фургон должен выехать из ресторации, с провизией, он бы тоже застрял. Пришлось…

— Ку-ку, дитя Катя на две третьих! — гость не стал слушать. — Ты у себя дохозяйствовалась, я смотрю, ну, как моя тёща с пирогами.

— Не говори, я прошу всяческого прощения, привет тебе, Отче Валя! — наконец спохватилась хозяйка. — Хуже любой кухни, никакого дела, одни напрасные хлопоты, но народу будет тьма — и все есть запросят!

— С новосельем вас, матушка Екатерина! — радостно приветствовал гость. — Примите поздравления и тост пока всухую. Совсем недавно я видел вас с тазом у колонки, долго уговаривал заняться иным делом, и вот прошу смотреть — принимаем гостей и вывеску сделали, не плохо, а?

— Не говори, когда это было, просто райская жизнь, — согласилась Катя, это действительно была она, теперь без таза, в нарядном облачении, белой кружевной блузке и узкой красной юбке. — Слушай, Отче, скоро гость нагрянет косяком, давай быстренько выкладывай, а то я кану в забытье, и не достучишься.

— Выкладывать, так выкладывать, — охотно согласился гость по имени Отче и принялся вынимать багаж из-под стола. — Первым делом, вот вам подарочек от нас с тёщей. Зовут Бобик, трофейная штучка, смотри не попади под реституцию. Я на него Тамару словил, тебе тоже не помешает, видишь, у него корзинка в зубах, очень способствует процессу мышления. И вам пожалуйста, теперь Бобик будет служить тебе под пальмой, надеюсь, не обидит дерево. Это раз. Во вторых следует мешок с мусором, это мой личный архив твоего дурацкого деяния, самому страшно перечесть, и хранить не стану ни за какие коврижки. Вдруг кто-то посторонний прочтет, тогда я сгорю со стыда, потому что много чего разными лицами написано и наговорено в частности. Паша тоже сбросил следы наших усилий, сказал, что сама уничтожишь, если пожелаешь, или разберешься на досуге, может статься, пойдёт на пользу. Это он тебя выделил, как фирменную дочь — мол, играешь по своим правилам, и он согласен. Как-нибудь, дочка, шарахнешь рюмку другую любимого пойла и разложишь мозаику в излюбленном порядке, то бишь вне оного. Могёт быть, произойдет просветление, как и куда тебя угораздило, мне-то — всё едино и даже фиолетово.