Лулу Тейлор - Снежная роза

Когда наконец кашель немного стихает, Летти говорит:

— Спасибо тебе. Спасибо.

— Я не могла тебя там оставить, — просто отвечает Арабелла.

— Ты видела, как он бросил меня туда, правда? — Летти вцепляется в нее, и они останавливаются. — Возлюбленный поджег конюшню, чтобы меня сжечь?

Арабелла холодно смотрит на нее:

— Разумеется нет. Я не знаю, как начался пожар. Я уверена, он спасал тебя от толпы.

Летти беспомощно смотрит на сестру. Правду ли говорит Арабелла? Возможно, конюшню поджег вовсе не Возлюбленный. Возможно, это был несчастный случай. Может быть, другие увидели, как он бросил ее туда. Она вспоминает Ангела с безжалостным лицом, которая впивалась в нее ногтями.

— Но ты пойдешь со мной, правда же? Не оставайся здесь, Арабелла. Идем со мной.

Арабелла качает головой:

— О нет. Моя жизнь здесь, с ним. Со всем, что мы построили, и с ребенком, который у нас появится.

— Но Арабелла! — Летти потрясена. — Ты же знаешь, каков он! Ты же не веришь в него, не так ли?

— Я верю, — бесхитростно говорит Арабелла. — И всегда буду верить. Так что не трать слов зря и не старайся меня переубедить. Однако это не значит, что я хочу твоей смерти. Иди и живи со своим Артуром. Будь счастлива и позволь мне быть счастливой. Оставь нас в покое, это все, о чем я тебя прошу. Мы не причиним вреда, ты это знаешь.

Они снова принимаются идти и вскоре доходят до подъездной дороги. Летти видит, что из Горхэма прибыла полиция. Баррикада разобрана, чтобы дать дорогу черному полицейскому фургону. Из церкви по-прежнему доносится пение, однако толпа рассеялась, осталось лишь несколько мужчин и мальчишек, надеющихся, что произойдет еще что-нибудь интересное. Теперь поднимаются новые крики:

— Пожар! Пожар! Старая конюшня горит! Все к колодцу! — Оставшиеся спешат к новому источнику развлечения.

— Летти! Это ты? Слава богу!

Кто-то подбегает к ней, и в следующий момент она оказывается в крепких объятиях. Она благодарно падает в руки Артура, вдруг чувствуя себя обессиленной.

— Что случилось? — озабоченно спрашивает он. — Я тебя искал.

— Она оказалась запертой в конюшне, когда начался пожар, — спокойно объясняет Арабелла. — Артур, заберите ее, пожалуйста, отсюда. Позаботьтесь, чтобы ее осмотрел врач. — Она улыбается Летти. — Я отправлю твои сумки. А сейчас идите. Идите.

— Ну пожалуйста, Арабелла! — просит Летти.

Сестра качает головой:

— Нет. Я остаюсь здесь. Так должно быть.

— Идем, — мягко говорит Артур, обнимая ее одной рукой. — Пора уходить, Летти. Идем. — И они проходят через ворота.

— Артур… это было ужасно. — Ее начинает трясти от пережитого шока. — Я думала, я умру. И никогда больше тебя не увижу.

— Я не должен был оставлять тебя здесь, — мрачно говорит он. — Я знал, что мне следовало настоять на своем. Мог бы догадаться, что здесь опасно. Прости меня, Летти.

— Теперь мы вместе, — благодарно говорит она, а он набрасывает ей на плечи свое пальто.

— И всегда будем, — отвечает он, прижимая ее к себе. Они поворачивают на дорогу.

Летти бросает взгляд на свой старый дом. Наверное, я никогда сюда не вернусь. Она ощущает смесь сожаления и возбуждения. Фигура сестры темным силуэтом вырисовывается на фоне дома. Видно, что живот у нее большой и она держит на нем одну руку. Прощай, Арабелла. Надеюсь, ты будешь счастлива.

Сесили принимает Летти на ферме «Высокий холм» с таким теплом, на которое могла бы рассчитывать блудная дочь. Воплощение заботливости, она укладывает Летти в постель с чашкой говяжьего бульона и большой каменной бутылью с горячей водой.

— Я рада, что ты образумилась. Если бы только Арабелла смогла тоже взяться за ум! — рассудительно говорит Сесили, когда следующим днем они сидят в холодном салоне фермерского дома.

Врач осмотрел Летти и объявил здоровой, но она очень устала, и у нее болит в груди. Большую часть пути до фермы они прошли пешком, а потом их подвез проезжавший мимо автомобиль, так что до места назначения они добрались поздно. Утром Артур отправился в полицейский участок, чтобы сообщить о событиях прошлого вечера, а потом поехал на поезде в Лондон, чтобы посетить редакцию газеты, с которой сотрудничал.

— Она никогда этого не сделает, — говорит Летти. — Она твердо решила.

Сесили молчит. Горничная приносит им чай и тосты с анчоусами. Тосты выглядят остывшими и неаппетитными, паста из анчоусов намазана совсем тонким слоем. Летти пробует чай, он водянистый. Внезапно ее охватывает тоска по дому, по теплу сообщества, по тамошнему комфорту и вкусной, никогда не кончающейся еде. Жизнь вне дома, понимает она, будет много труднее той, к которой она привыкла. Будут вызовы, которых она еще не сознает, столкновения с более существенными проблемами, чем плохой тост и отвратительный чай.

Это цена, которую надо платить за независимость и свободу.

Когда горничная уходит, Сесили протяжно вздыхает и говорит:

— Не могу поверить, что она неисправима.

— Она тверда, — отзывается Летти. — Мы говорили об этом. Я полагаю, в душе она знает, что Возлюбленный — извини, преподобный Филлипс — пустое место, однако привыкла опираться на свою веру в него. Это придает ее жизни смысл, который она искала. Подобным образом некоторые помешаны на политике, или на искусстве, или на чем угодно.

— Политику я могла бы принять, — с горечью говорит Сесили. — По крайней мере, тогда мы сохранили бы наше наследство.

— У тебя по-прежнему есть свои деньги, — замечает Летти. — А дом всегда принадлежал Арабелле.

Сесили снова вздыхает:

— Это так. Но она была — и есть — явно не в своем уме. Мне все равно, что сказал судья. По справедливости, Хэнторп следовало отобрать у нее до того, как она подарила его этому маньяку и его дурацкой женской стае.

Сесили делает глоток чая. Она смотрит поверх фарфоровой чашки на Летти и, когда возвращает чашку на блюдце, спрашивает:

— И все это было правдой? Те скандальные истории о том, что творится в доме? Я знаю, он делал всякие гадости, да еще и на людях. Все мы слышали, как он выбирал себе жен на неделю и сочетал браком кого попало с кем попало.

— Не совсем так, — отвечает Летти. — На людях ничего не делалось, а браки должны были быть исключительно духовными. Однако подозреваю, что это был способ удерживать паству и гарантировать себе финансовую поддержку. Он сочетал браками только богатых.

— Исключительно духовными! — издевательски говорит Сесили. — Поэтому Арабелла и забеременела! — Она чинно вздыхает. — Какая распущенность! Полагаю, у нас по-прежнему есть возможность доказать, что она не в своем уме, если только мы сможем извлечь ее оттуда. Эдвард думает так же.

— Это означает похитить ее, как ты когда-то пыталась? — Летти качает головой. — Пусть будет как есть, Сесили. Прошу тебя. Если она и безумная, пусть счастливо живет у себя, а не гниет в сумасшедшем доме.