Наталья Александрова - Печать Иоганна Гутенберга

– А как мы с вами сейчас повторим этот подвиг?

– Я тебя подсажу. Ты ведь тоже молодая.

– А вы?

– Когда ты залезешь наверх, сбросишь мне эту веревку! – Жанна протянула девушке моток тонкой крепкой веревки, который достала из своей сумки.

– Да ничего у нас не получится!

В это время снизу, там, откуда они только что пришли, послышались приближающиеся голоса.

– Нет времени на споры! Они нашли наш лаз! Полезай, я тебе помогу! – Жанна Романовна подошла к стене, прислонилась к ней и сцепила руки в замок. – Ставь сюда ногу! Скорее!

Женя поставила левую ногу на сцепленные руки спутницы, оперлась на стену, оттолкнулась, сколько хватило сил, и дотянулась до края лаза. Жанна подтолкнула ее, девушка втянулась в лаз, развернулась, свесив вниз голову, и хотела сбросить вниз веревку:

– Ловите!

Но Жанна подняла голову и проговорила:

– Уходи! Там уже близко, ты выберешься, а мне сюда не забраться! Уходи скорее!

– Я вас не брошу!

Жанна ничего не ответила, вместо ответа она выключила свой фонарик, и подземелье погрузилось в кромешную темноту.

– Где вы? – вполголоса спросила Женя. – Что случилось? Хватайте веревку!

Ей никто не отвечал.

Женя нашарила в кармане свой телефон, на ощупь включила его, посветила вниз…

Жанны внизу не было.

Зато снизу, откуда они пришли, доносились приближающиеся мужские голоса.

Женя едва слышно выругалась, развернулась и поползла вперед. В конце концов, Жанна – взрослый человек, она сама за себя в ответе, Женя ей не нянька… но на сердце скребли кошки.

Она ползла и ползла, и воздух вокруг становился свежее.

А потом впереди замаячило тусклое пятно света.

Женя быстрее заработала локтями и коленями.

Еще несколько минут – и она выкатилась из пещеры и упала на покрытую сухой хвоей холодную землю.

Отдышавшись, поднялась на ноги и огляделась.

Она стояла на покрытом кустарником пологом склоне. Воздух пах сосновым лесом и йодом – видимо, совсем недалеко был залив. Внизу, примерно в тридцати метрах от нее, проходило шоссе.

Женя отряхнулась от хвои и сухих листьев, спустилась к шоссе и задумалась. По этому шоссе наверняка ходят маршрутные автобусы, и меньше чем через час она будет в городе… И куда ей деваться? Домой? Но там могут караулить… а, все равно, она замерзла, устала и хочет есть и пить. Хотя бы чаю горячего, что ли…

Внезапно она разозлилась. Вот за что они так с ней? Что она сделала им плохого? Ну, она тоже хороша, поддалась на уговоры Жанны Романовны, потащилась за ней сюда. Бонбоньерка, надо же… Да нет здесь никакого Ушакова, может, эта дура Регина все не так поняла или перепутала… У нее в голове только крем от морщин, а мозгов и вовсе нет!

Тут на шоссе появилась приближающаяся машина.

Женя заколебалась – проголосовать или это слишком рискованно?

Тут она разглядела подъезжающую машину. Она была слишком дорогой и роскошной. Такая, небось, и не остановится… хозяин побоится, что она испачкает его салон… вид у нее, наверное, ужасный… подумают, что пьянчужка какая-то под кустом валялась…

Машина, тем не менее, затормозила, и негромкий голос произнес:

– Садитесь, девушка!

Она попятилась, но голос из машины повторил:

– Садитесь, я вам говорю! Автобуса еще долго не будет!

Женя еще немного отступила от шоссе.

Настойчивость, с которой ее приглашали в эту машину, показалась ей подозрительной. Ну кого она может заинтересовать своей персоной? Только маньяка какого-нибудь. Что в машине оказался добрый самаритянин, Женя не стала и предполагать.

– Поезжайте, – сказала она, стараясь не выдать страх. – Я жду своего друга.

– Друга? И давно вы его ждете?

– А вам-то что? – огрызнулась Женя.

Препираясь с незнакомцем, она не заметила, как с другой стороны машины выскользнул мужчина в черном. Когда она увидела его, было уже поздно – мужчина подбежал к ней, схватил за локоть и потащил к машине. При этом он вполголоса проговорил:

– Тебе сказали – садись!

Женя похолодела. Она вспомнила, как недавно на ее глазах так же втащили в машину Ушакова. И где он теперь?

«А впрочем, так ему и надо», – со злобой подумала Женя.

Она попыталась вырваться, изо всех сил пнула похитителя по ноге – но тот только выругался и крепче стиснул ее руки. Подтащив к машине, втолкнул ее на заднее сиденье, вскочил следом за ней и тут же захлопнул дверцу.

– Отпустите меня! – выкрикнула Женя из последних сил. – Что вам от меня нужно?

– А ты как думаешь? – прозвучал голос спереди.

Женя подняла глаза. С переднего пассажирского сиденья на нее глядел тот человек, которого она видела на злополучном приеме. Спутник женщины в дивном розовом платье. Теперь она знала, как его зовут – Лев Рокотов.

– Заткните ее! – проговорил Рокотов.

Сосед Жени прижал к ее лицу платок, смоченный в какой-то остро пахнущей жидкости… и на Женю обрушилась темнота.

– Ну, когда же, наконец… – проговорила Гретхен, жена старшего из сыновей покойного советника.

– Подожди немного, моя козочка! – шепнул ей муж. – Он уже идет… вот же он…

И правда, нотариус, господин Клее, вошел в комнату, на ходу всовывая руки в рукава камзола.

– Одну минуту, господа, одну минуту…

Он неторопливо уселся за стол, неторопливо одернул рукава, неторопливо раскрыл книгу записей, нашел нужную страницу, откашлялся и обвел присутствующих взглядом, прежде чем зачитать привычную формулу:

– Именем его преосвященства архиепископа Майнцского, я, городской нотариус Рихард Клее, оглашаю последнюю и непременную волю господина советника Гейнсфлейше цу Гуттенберга…

– Давай уже, не тяни, переходи к делу! – нетерпеливо пробормотала Гретхен.

Нотариус строго взглянул на нее, чуть дальше отодвинул книгу и продолжил:

– Находясь в здравом уме и твердой памяти, господин советник распорядился отдать его старшему сыну, Губерту Гейнсфлейше, городской дом под названием Гутенберг, а также законное и старинное право участвовать в чеканке монеты от лица его преосвященства господина архиепископа…

– Ну, вот и славно! – проговорила Гретхен и виновато покосилась на мужа.

– Также господин советник распорядился отдать своему старшему сыну свое загородное имение, вместе с домом и службами и другое имение, что к северу от Майнца…

На этот раз Гретхен взглянула на младшего сына покойного советника, на молодого Иоганна.

Иоганн смотрел перед собой в растерянности.

Он знал, что отец предпочитает ему старшего брата, но все же надеялся, что тот упомянет его в завещании, оставит ему какое-нибудь ценное имущество, дабы обеспечить его пропитание. Но отец, похоже, имел на этот счет другое мнение.