Эдуард Голубев - Копия

Конечно, Айван прекрасно видел, как довольно быстро произошли изменения в их отношениях и хорошо помнил первую встречу с ней в нью-йоркской тюрьме, где сказал брату, что это плохая затея. Сейчас же он считал её гениальной. Тогда Джессика больше напоминала поломанную куклу, которая с огромным усилием и скрежетом, не понимая, что происходит, безвольно подчинялась каждому движению нити, создаваемое Владом. Теперь же, в этой комнате для свиданий, перед ним был самый обычный человек с той долей наивности, которая умиляет, но не делает глупой и в то же время способный выдать холодную расчетливую мысль. Это сочетание приятной душевной простоты и умение проводить анализ было редкостью для женщин, а потому очень нравилось Айвану. Он не любил глупышек, думающих только эмоциями, выдаваемые природным инстинктом, но и явное превосходство математического склада ума делало представительниц слабого пола в его глазах такими же безрассудными, которые обязательно совершат непростительную ошибку в своей жизни, так как прислушаться к чужому мнению, тем более мужчины, для них равносильно переступить через себя. В этом смысле у Джессики был идеальный баланс.

Как пелось в одной хорошей песне случайно услышанной им на волнах “Русского радио” в Нью-Йорке – «он не хотел запасть ей в душу и тем лишить её сна». Но незаметно, словно резко опустившийся туман в море, именно это произошло. Всё чаще, встречая прямой откровенный взгляд, который она уже не пыталась отдернуть, заставлял Айвана менять интонацию и переходить на уровень деловой беседы, всячески пытаясь исключить фразы, слова с двойственными смысловыми ассоциациями.

Жизнь сполна испытывала его на прочность и в каждом пропущенном ударе, он искал только свой промах, напрягаясь в поисках его корня. Как далеко ещё до совершенства, иначе он не оказался бы здесь. Конечно, проще сказать “не судьба”, свалив всё на господина “Случай” или обвинять низменные качества окружающих тебя людей, как поступает большинство. Ещё с юности он не понимал свято верующих в магию зеленого фонаря светофора, которому стоит зажжется и человек вальяжно, смотря только вперед или под ноги, начинал переходить дорогу. Как может эта лампочка, спрятанная под зеленым полупрозрачным колпаком, привести в чувство потерявшего сознание водителя, чья нога уткнулась в педаль акселератора?! Как она сможет остановить машину, у которой, именно на этом перекрестке, в эту секунду отказали тормоза?! Как она сможет отрезвить пьяного водителя?! Почему об этом думают единицы, а остальные, словно ослики с подвешенной перед носом морковкой, не удосуживаясь посмотреть по сторонам, уткнувшись в одну точку, бредут навстречу своим делам по нарисованной зебре. Айван не верил светофорам, он верил только своим глазам, поэтому довольно часто переходил дорогу, даже не зная, какой цвет горит, а просто трижды по ходу убеждаясь в отсутствии машин. По его мнению, если зверь и чувствует опасность, это так сказать компенсация от природы, то только потому, что не силах её просчитать,. Человеку же дана логика и вот именно она, постоянно поддерживаемая в спортивной форме Айваном, умело перекрывала любые дороги влияния эмоций на сознание. Состояние аффекта было для него также чуждо, как ощущение страха у отмороженного дерзкого небольшого медоеда.

Он, как сильнодействующий анальгетик, легко справляющийся с болью, быстро затушил ту искру влечения к Джессике, отдавая ей должное, что она смогла ненавязчиво её подселить в его закрытое внутреннее пространство, в отличие от многих, многих женщин, встречавшихся на жизненном пути и пытавшихся это сделать. Холодный рассудок один раз и бесповоротно нанес сокрушительный удар по начавшему активизацию гормону дофамин, вырабатывающего при первом признаке влюбленности, вывесив огромный транспарант с надписью «Ваня, ничего хорошего из этого не будет. Это только помешает всему делу».

Джессика, что с большим признанием отметил Айван, всё отлично понимала без лишних слов, лишая его “удовольствия” лирических объяснений сложившихся обстоятельств. Она сумела заставить себя вдоволь наслаждаться только одним общением и искренне в тайной глубине сознания радоваться каждому рандеву, будь то общий зал или эта маленькая тюремная комната для свиданий, ставшая очень близкой, благодарив настоящее за встречу с этим мужчиной перед самым финишем, где ждет безмолвие. Теперь все свои действия она полностью оправдывала представлением того, что оставит после себя двум самым родственным душам – начальный капитал для её девочки и свободу человеку, который по-настоящему, без фальши, понимал и уважал. От этих мыслей становилось гораздо легче. Впервые за свою жизнь Джессика почувствовала себя реальной личностью и возможно Маслоу, в своей пирамиде, самореализацию представлял по-другому, для неё именно это стало той высшей ступенью человеческих потребностей, для достижения которой теперь без тени сомнений сделает всё возможное и невозможное. Никогда ещё она не была так решительна и уверенна в своём “Я”, всё чаще, неподдельно удивляясь тому, насколько, оказывается, поверхностно знала собственную натуру до встречи с Айваном. Это финальный спурт на беговой дорожке под названием “бытие” станет короной всей её жизни и обреченным только на успех. Она победит, обязательно победит, пусть и не в самой честной игре.

Всё чаще по утрам, просыпаясь за час до Линды, Джессика позволяла пару десятков минут поваляться в постели с улыбкой, прикрыв глаза, вспоминая сон, который повторялся и был настолько красив, что не хотелось видеть другие. Как в детстве, она снова летала в своём белоснежном платье с рюшами, сшитой мамой, над облаками, постеленными бархатистым ковром, словно пожарная пена, а в бесконечную высь уходила неописуемо прекрасное бирюзовое небо. Но что-то отличало его от тех давних юных грёз. Окружающие цвета так же, как прежде остались глубоки и насыщенны, но сейчас не было солнца. Оно оставило свой свет, своё тепло, а само, как будто играя в прятки, укрылось и, как казалось Джессике, тайно с противоречивыми чувствами, жонглируя бликами, наблюдает за ней, как бы говоря, что не хочет этого видеть, но в своем решительном бушующем раскаленном нутре желает удачи. Было ощущение, что это не просто звезда, а нечто гораздо большее и величественное. Этот сон напрочь изгнал тот другой, постоянно приходящий под утро, который преследовал её последние месяцы и вызывал неприятие, отбивая желания уснуть. В нём она не видела себя со стороны. В нём она не видела никого. Только густой, цветом потускневшего серебра, туман, из которого медленно над головой выплывали мутные, безукоризненно черные, словно лапы отвратительного представителя членистоногих, голые колючие ветки деревьев и гнетущая тишина, нарушенная пронзающим до резкой боли в ушах, криком ворона, заставляющий в тот же миг открыть глаза, лишив сна до первых лучей солнца. Наконец– то этот кошмар был изгнан из её сновидений, и не надо становиться гением логики, чтобы понять причину перемены – он, только он. И за это она была ему более чем благодарна. Он не сумел убить рак в телесных органах, но он сумел выдворить его поганой метлой из души, куда с нездоровым аппетитом агрессора саркома пыталась запустить свои, разрушающие всё на пути, ядовитые щупальца.