Марина Болдова - Тайна родной крови [litres]

Он тогда ничего не ответил – не смог подобрать слов. Да и какие слова. Что сказать? Сочувствую? Достал из портмоне купюру, бросил на стол, взял девушку за руку и повел. В машине по дороге к его квартире они не проронили ни слова.

Он старался быть убедительным, и это ему удалось. Впрочем, аргумент был один, но весомый. А ей и самой уж стало невмоготу бояться. Прошлого своего проступка, настоящих унижений и побоев мужа и неопределенно безнадежного будущего.

Михаэль позвонил отцу, сообщил, что останется на ночь в Кракове, запер Элину в квартире, вышел и только тогда набрал номер своего адвоката.

Элина домой больше не вернулась, за несколько дней обжив его территорию, которая уже больше не походила на гостиничный номер с дежурным баром и каждый день меняющимися в ванной полотенцами (приходящая домработница следила за порядком излишне, как он считал, тщательно). И ему это нравилось. Заходя в квартиру, Михаэль первым делом бросал взгляд на полку под вешалкой – стоят ли там меховые тапочки Элины, маленькие, с пушистыми помпонами, поросячьего розового цвета, полная безвкусица, как он посчитал бы раньше. Но теперь этот подарок детей из России, сшитый вручную и любимый ею, стал приятен и ему. Он успевал лишь обрадоваться, что тапок нет – как тут же сама хозяйка домашнего чуда обнимала его в прихожей, одной рукой поглаживая затылок, второй отбирая у него ключи и кидая их на туалетный столик. А дальше все было вкусно – поцелуи под бьющей из душа струей воды, ужин, едва разогретый в микроволновой печи, ликер в рюмке и на десерт – блюдо с клубникой в разобранной уже постели, когда становится непонятно, от чего так сладко – от спелых ягод или от непогашенной страсти, от предвкушения любви, слабости и наступившего затем покоя…

Михаэль вышел на крыльцо и посмотрел наверх. Чистое, без единого облачка, небо, ослепило на миг его глаза своей яркой голубизной. Он невольно прищурился, поморгал, привыкая к дневному свету. Оглянулся на дом. Из окна второго этажа, улыбаясь ему, махала рукой бабушка Зося.

Понять, что произошло в следующий миг, Михаэль смог не сразу. Он как будто даже и не слышал этого оглушительного звука. Взгляд выхватил только разлетевшиеся в стороны ворота гаража. Он на миг зажмурился, словно отгоняя от себя жуткое видение. Побежал в ту сторону, спотыкаясь, но сохраняя равновесие. Кто-то вдруг схватил его за рукав куртки и с силой дернул назад. Михаэль упал на что-то мягкое – оказалась клумба с недавно высаженными цветами. Он лежал и смотрел на огромный костер у ворот гаража. А рядом, многократно поминая дьявола и так и не отпустив рукав Михаэля, лежал садовник Петр. «Там ваша машина, пан Михаэль, ваша машина!» – повторял он.

«О, какой фейерверк! Браво, Ника!» – она завела машину и тронулась с места. Ей удалось найти очень удачную точку для наблюдения за усадьбой Хмелевских. Она увидела все, что хотела, и теперь можно было уезжать домой в Кшешовице.

…Ника вспомнила, как ночью взяли Злотого в аэропорту Самары. Поначалу это так напугало ее, что она заметалась по зданию аэропорта. Регистрация на рейс заканчивалась, и Ника вдруг встала в хвост оставшейся очереди. Немного успокоившись, но поминутно оглядываясь на входную дверь, дошла до стойки и протянула паспорт. Девушка улыбнулась ей и выдала посадочный талон. Ника облегченно вздохнула. Еще бабушка говорила, что поступать нужно вопреки здравому смыслу, но руководствуясь интуицией.

Самолет взлетел, и Ника с облегчением расстегнула ремень. Кресло рядом с ней пустовало, что порадовало ее – общаться с незнакомцами совсем не хотелось.

Она была уверена, что Злотый ее не выдаст. Он должен был понимать, что при аресте Ника сразу же передаст полиции пленку с записью его разговора с заказчиком убийства Козича и случайно оказавшегося рядом брата. И тогда ему точно конец. Единственное, что хотелось знать, – за что Злотого арестовали местные полисмены? За похищение или же… Как раз в том, что Алекс все ж довел дело до конца, Ника и сомневалась – прошло слишком мало времени с того момента, как они расстались в мотеле. «Хотя он знал, где девка живет, мог и успеть – дурное дело не хитрое», – Ника опустила шторку иллюминатора и прикрыла веки. Нужно было немного поспать. На стоянке в аэропорту Кракова она оставила свою машину. Ника решила сразу же ехать в поместье Хмелевских, чтобы успеть к началу представления: ее несостоявшийся пасынок Михаэль в восемь часов утра садился за руль и уезжал в Краков…

Ника въехала в Кшешовице в прекрасном настроении. Во-первых, хотя она и побаивалась слегка, в аэропорту полиция ее не встречала. Это означало, что Злотый ее не сдал. И не сдаст, зная про запись. Во-вторых, фейерверк удался. При такой силе взрыва уцелеть, находясь в машине, было не реально. В-третьих, она сейчас увидит самого дорогого для нее человека! Это ради него она идет на такой риск, ради их общего будущего. Пусть далекого, торопиться не стоит.

Аккуратно Вероника миновала узкий проезд между домами, припарковалась на выделенном двумя белыми полосами «кармане» и заглушила двигатель.

Ключ в дверном замке повернулся практически бесшумно. Вероника вошла в квартиру. В прихожую из комнаты тут же выбежала женщина средних лет и плотно прикрыла дверь за своей спиной.

– Dzień dobry, pani Weronika! [11] День добрый, пани Вероника! ( польск .)

– Dzień dobry, Klaro! Jak on? [12] День добрый, Клара! Как он? ( польск .)

– Wszystko jest dobrze! Wciąż śpi [13] Все хорошо. Еще спит. ( польск .) , – женщина посторонилась, пропуская Веронику.

Ее любовь, смысл всей ее жизни сладко посапывал в своей кроватке. Пушистые темные ресницы резко выделялись на светлой коже щек. Влажный завиток волос загнулся в тугое колечко и пристроился прямо по центру гладкого лба.

– Mój anioł, mama zrobi wszystko, aby cię uszczęśliwić. Bardzo cię kocham! [14] Ангел мой, мамочка все сделает, чтобы ты был счастлив. Я тебя очень люблю! ( польск .) – Вероника поцеловала сына в макушку, поправила одеяло и вышла из детской.

Борин поймал себя на мысли, что симпатизирует этому… убийце. Ну, никак он не мог вызвать в себе хотя бы долю отвращения, хотя б намек на злость – ведь преступник, не твоего поля ягода, сколько душ сгубил! Думал так, а, посмотрев на сгорбившегося на стуле Злотого, невольно старался отогнать от себя эту мысль.

С момента задержания тот был спокоен, отвечал на все вопросы, не делая ни малейшей попытки хоть как-то оправдаться.

Только при имени Катерины Шторм вздрогнул всем телом, как-то вдруг съежился, сник. Глаза, и без того темные, почернели, потом, блеснув глянцем слез, вмиг потухли. Наблюдая все эти превращения, Борин вспомнил Катино: «Я люблю его! Нельзя предавать любимого!» – и подумал, что от судьбы действительно не уйдешь!