Марина Ларина - Ты плакала в вечерней тишине, или Меркнут знаки Зодиака

— Да. Где ты? — спросил озабоченный астралом итальянец.

— Пока в Палермо. Но скоро выезжаю. — Они разговаривали по-английски. И Виталий тоже все понимал.

— Когда будешь возле Мессины, позвони мне. Я приеду за тобой.

— Хорошо. Пока, — сказала Настя.

— Пока, — сказал Тициано. Он добился все-таки того, чего хотел. А Прокофьевой еще предстояло ухитриться вернуть в целостности и сохранности свой драгоценный рюкзачок.

«Ради того, чтобы не бедствовать в сем мире зла, стоит метнуться на Сицилию еще разок, — думала она, стараясь себя развеселить. — Нам бы день простоять, да ночь продержаться», — вспомнила она, как говорил ее двоюродный братец во время их совместного путешествия в Монголию, когда ночью их поезд застрял под Улан-Батором.

Сама себе она напоминала Буратино, отправившегося в страну дураков, чтобы разбогатеть и купить новую азбуку жизни, под которой можно подразумевать упакованную жизнь в чужих краях.

«Ну что, Прокофьева, не можешь соскочить и кинуть этот чертов рюкзак с чужими деньжищами, а если б это было не с тобой, смеялась бы, — говорила она в мыслях сама себе, уже остановив машину, шедшую в направлении Мессины. — Ну попробуй, соскочи, как выражался Андрюша Беленький, с иллюзии. Нет, дальше тащишься. Пусть бы подавился штайнеровскими долларами этот козел, и во Францию ехать бы не пришлось за сокровищем в Ренн-ле-Шато. Вон оно у этой русской дуры в рюкзаке. Только открой, посмотри. Интересно, влез или нет?»

Это ей еще предстояло узнать, снова встретившись с Тициано. Итальянский водитель фуры, к которому она подсела, не ехал в сам город. Он также не говорил по-английски, но ему Настя, нахватавшись за время пребывания в Италии итальянских слов, сумела объяснить, что едет к итальянскому другу. И он сам вызвался ему позвонить, чтобы объяснить, где ее забрать, на какой заправке.

К моменту их прибытия на эту заправку Тициано уже ждал ее на своем раздолбанном стареньком автомобиле.

— Где мой рюкзак? — спросила Настя.

— Дома.

«Час от часу не легче», — подумала она.

— Ты мне его вернешь? — спросила она, глядя ему в глаза. — Там все мои вещи.

— Да, конечно. Поехали ко мне, — ответил, как ни в чем не бывало, Тициано.

«Может, не смотрел», — промелькнуло у Насти в голове.

— Ладно, поехали, — согласилась она.

«Была не была. Надеюсь, полицию он не задействовал, — промелькнуло у нее в мыслях. — Главное, держаться спокойно и тоже, как ни в чем не бывало. Спокойно, Прокофьева, спокойно, едем к нему. Берем рюкзак и валим на все четыре стороны. Нам всегда везло, должно и здесь все обойтись. В конце концов, мы никого не обокрали, даже если придется общаться с полицией. Другое дело — документы, если посмотрят, скажу, что забыли поставить печать на какой-нибудь венгерской границе. Лохи-венгры. Они все в Европе тут друг дружку недолюбливают, еще Николай Бердяев об этом писал в своем труде “Самопознание”», — успокаивала она себя.

Прокофьева села в машину Тициано, которая направилась в город, подъехала к знакомому подъезду.

Они снова поднялись в квартиру. Нервное напряжение у Насти не спадало.

«Что будет дальше? Полиция, наручники?» — стучали в голове неуемные мысли.

В квартире, как и в прошлый раз, никого не было. Его мать, как сказал Тициано, уехала к сестре в Турин и еще не вернулась. У той родился маленький ребенок, и мать за ним помогала присматривать. Тициано был дома один.

— Проходи, — сказал Тициано. — Есть хочешь?

— Типа да, — ответила Прокофьева, стараясь не выдать волнения и держать себя непринужденно.

— Ты сердишься, что я не вернул тебе вещи. Извини, я действительно, не мог, — сказал он.

«Похоже, — промелькнуло в голове у Насти — можно расслабиться… или нет?»

В поведении ее знакомого пока ничего не настораживало.

— Проведешь со мной выходные? — спросил он. — Я завтра хотел бы пойти на рыбалку.

— Ну да, можно, — осторожно ответила Прокофьева, помня к чему привел ее отказ встретиться с ним через два дня.

«Скорее всего, он нарочно оставил рюкзак, чтобы было так, как он хочет, — подумала она. — Может, ему просто скучно».

«Хорошо, — решила она, — но и мы не лыком шиты. Переночую здесь, а завтра с утра аккуратно за рюкзак и ходу».

Они поужинали и отправились спать каждый в свою комнату. Родимый Настин рюкзак стоял в комнате Тициано, словно дожидаясь ее. Прокофьева сделала вид, что вытаскивает какую-то одежду, и поспешно ощупала деньги в мешке. Пачки долларов, казалось, были не тронутыми.

«Все в порядке, — успокоилась она и, доставая косметичку, убедилась в том, что доллары на месте. Комната Тициано, где она снова должна была спать, не закрывалась, и он мог ее видеть, поэтому Настя старалась быть предельно осторожной.

«Все будет хорошо, — успокаивала она себя. — Он не злой».

Но что-то внутри нее все-таки не давало ей покоя. Ей хотелось уйти, убежать из этого дома сейчас же. Так, борясь с противоречивыми страхами, Настя Прокофьева уснула.

Утром она взялась было за рюкзак и направилась к выходу.

— Куда ты? — спросил итальянец, глядя ей в глаза.

— Я хочу уйти, — сказала Настя. — Мне надо к подруге. Она в Салерно. Мне надо к ней.

— Извини, — спокойно сказал Тициано. — Я заглянул в твой рюкзак. Я никому не скажу. Если ты мне окажешь одну услугу, все будет хорошо.

Настя стрелой метнулась к двери, но тут же упала, схваченная за волосы.

— Извини, скузо — пробормотал итальянец, стягивая с себя штаны и разрывая на ней блузку.

— Помогите, — крикнула Настя по-русски, но его рука тут же закрыла ей рот. Прямо на полу в прихожей эта сволочь затолкала в нее свой член. И резкими жесткими движениями изнасиловала, оставив после себя адскую боль.

— Извини, — перешел Тициано на английский, поднимаясь. — Ты можешь идти. Можешь также зайти в ванную и переодеться. Я тебя больше не трону.

Ничего не говоря, ухватившись за свой рюкзак, Настя попыталась открыть дверь. Но жесткая рука итальянской твари снова не позволила ей это сделать.

— Нет, сначала переоденься. Иначе я тебя не выпущу, — сказал искатель святого духа, собиравшийся обрести его в Ренн-ле-Шато.

У него на глазах трясущимися руками Настя натянула на себя брюки, из кармана которых вывалился тот самый камешек. Она подняла его, положила снова в карман. Затем, вся дрожа, сняла с себя остатки прежней блузки и поменяла их на черный свитер. Затолкала разорванную одежду в рюкзак. Взяла сумку, набросила на плечо лямку рюкзака. Сволочь посмотрела на нее и открыла дверь.

— Если ты будешь шуметь на лестнице, я вызову полицию и скажу, что ты меня ограбила. Иди тихо, — сказал подонок, глядя ей в глаза.

Изнемогая от боли, растерзанная Настя медленно вышла на лестницу. Так же медленно побрела к выходу из этого злосчастного подъезда. Ей было очень больно. Внутрь словно запустили черного злобного ежа, который колол ее.