Влада Юрьева - Слово, образ, миражи

— Нет.

— Ничего, я знал, что пожалеешь. Я сразу понял, что ты не из тех бабенок, которые так обычно оттягиваются.

И этот туда же!

— Что, я была слишком скромной с тобой? — Саша бросила на него вызывающий взгляд.

— О нет, тут у меня претензий нету! Но я знаю таких бабенок. Не осуждаю, просто знаю. По их телу можно догадаться, как они живут, никогда этот метод меня не подводил. Если ей чуть больше шестнадцати.

— Ты отвратителен, — констатировала Саша.

— Не без этого, но сейчас ты не о том думаешь. Я не говорю о каких-то конкретных моментах. По всему телу обычно видно, как она живет, по движениям, по коже… черт, по запаху даже! Ты не такая.

— Буду такой.

— Это зря! — Кирилл откинулся на подушку. — Таких и так хватает.

— Как-нибудь без тебя разберусь. Лучше скажи мне, откуда у тебя столько шрамов?

— Чем прекрасны отношения без обязательств? Тем, что потом не нужно отвечать на вопросы поутру.

— Это да, — кивнула Саша. — Но мы с тобой не в баре на одну ночь встретились, мы напарники. Мне важно знать такие вещи о тебе, мы же над опасным делом работаем!

— Преувеличиваешь. Все заплатки на моей шкуре не имеют никакого отношения к играм в детективов.

— Что, зверюшки иногда сопротивляются? — фыркнула Саша.

В ее представлении, это была чистой воды шутка. Однако Кирилл продемонстрировал крупный шрам на плече.

— Ага, вот это медведь порвал. А вообще, по-моему, ты неправильно понимаешь то, чем я занимаюсь.

— Сам сказал, что браконьер. И что кровь животных массово где-то сливаешь. Тут не так сложно общую картину представить!

— А зря. Я не убиваю животных… По крайней мере, не ради денег. Иногда охочусь, но больше для себя. По работе… я помогаю выслеживать животных другим охотникам, это бизнес такой. Незаконный иногда, но жить надо. Плюс переправляю заказчику то, что получили другие.

Чаще всего работаем с китайцами, а им нужны конкретные части тела животного, от остального можно избавиться. Я получал бы больше денег, если бы сам и убивал, и доставлял зверье. Но знаешь, почему я этого не делаю? Потому что мне это кажется нечестным: торчать на вышке, как счастливая домохозяйка, и оттуда палить по беззащитному зверью. Если я иду на охоту, то это всегда с близкого расстояния.

— Думаешь так оправдать то, что делаешь?

— Еще чего не хватало — перед тобой оправдываться! — рассмеялся он. — Говорю, как есть, чтобы ты бред себе не думала. Ты не поймешь, но я люблю животных. Просто так не убиваю.

Охота — это у меня всегда честно, и у них тоже есть шанс меня убить.

— Кирилл, ты браконьер, животные тебе точно не рады!

— И не только они…

— Это да, не все шрамы у тебя от медведя, — отметила Саша. — Те тоненькие, белые… Их так много… Они у тебя откуда?

— От верблюда.

— Я серьезно…

— Я тоже, когда говорю тебе, чтобы ты не лезла не в свое дело.

Кирилл раздраженно откинул в сторону одеяло и поднялся. Вот уж кто своей наготы не стеснялся вообще, и Саша сама отвернулась, пока он одевался. Она чувствовала, что задела его за живое. О шраме, полученном от медвежьих когтей, он рассказывал спокойно, не без гордости даже. Но упоминание этих, белых, мгновенно вывело его из себя.

Лучшего способа заинтриговать Сашу просто не было.

Когда она снова посмотрела на него, Кирилл был полностью одет и уже разыскивал в тумбочке сигареты. Движения по-прежнему были резкие, быстрые, и раздражение точно не улеглось.

— Сегодня нужно будет еще раз осмотреть клинику, — Саша решила сменить тему.

— Без меня.

— А ты что, по белкам пойдешь стрелять?

Он не ответил, только бросил на нее злой взгляд.

— Согласна, дурацкая шутка, — признала она. — Да не бесись ты! Не хочешь говорить, кто тебе спину расцарапал, — не надо, мое какое дело!

— Это ты верно подметила. А знаешь, чего я еще не хочу? Соваться в эту клинику!

— Но пятьсот метров…

— За забором посижу, — отрезал он. — Как раз пятьсот метров будет!

Прежде чем Саша успела сказать что-нибудь еще, он накинул куртку и вышел за дверь. Ей все же удалось приучить его не курить в доме.

Саша выглянула в окно и, убедившись, что он отошел подальше, вернулась к столу. Она включила планшет, открыла браузер и набрала в строке поиска: «Виды и происхождение шрамов».

Четыре «случайных» участника оказались совсем не так просты, как предполагалось.

Случайные люди, конечно… Ланфен сперва думала, что из-за Гробовщика у нее уже развивается паранойя. Но она занялась этим вопросом вплотную, разложила перед собой сразу четыре личных дела, использовала собственные каналы, чтобы получить дополнительные сведения. Картина, которая перед ней вырисовывалась, была объективно странной.

Ради этого ей пришлось сосредоточить на новом расследовании все свое время и внимание.

Она никому не говорила о том, что делает — потому что была не обязана. Герман, конечно, психовал, но в конечном итоге смирился. Он уже влился в проект, научился работать самостоятельно, мог не ночевать в комнате, вот как теперь… Где он проводит время — Ланфен не интересовало, она не могла позволить себе отвлекаться.

В том, что у Марины Чайкиной не все дома, и так сомневаться не приходилось. Дело было даже не в том, что она пропагандировала — в конце концов, люди верят в разные вещи, а аборты всегда были спорной и щекотливой темой. Проблема заключалась в том, как Марина это делала.

Лицо женщины принимало непробиваемо упрямое выражение, глаза светились маниакальным блеском, голос взлетал до режущих высот. Она испытывала самую настоящую личную неприязнь к человеку, который не разделял ее убеждения.

И так было всегда. Отчеты школьного психолога показывали, что у Марины часто случались острые конфликты с одноклассниками. Если ей что-то не нравилось, она кричала. Если не нравилось сильно — вцеплялась обидчику в волосы. Тогда у нее не было ни собственной организации, ни четких идей. Она просто не любила, когда ей возражают.

Замуж она все равно вышла. Почему бы нет — фигура хорошая, внешность позволяет! Муж был намного старше ее, терпел ее странности, да и ей хватало ума при нем не выпендриваться и старательно вилять хвостом. За это она получала неплохое финансирование своих капризов.

Агрессия, нетерпимость, умение хорошо лгать — все это было тревожными звоночками. Не критичными, поэтому Тронов и допустил Марину к участию. Тем более что ее поведение легко объяснялось: ее растила одна мать, нерешительная, слабая женщина, над которой Марина очень рано научилась доминировать в семье. Такое бывает. Но если соотнести ее странности с другими участниками, параллель намечалась.

Марина Чайкина жила в Сочи, Кирилл Виноградов — в Новосибирске. Разные уголки огромной страны. Но одна деталь сразу бросалась в глаза: Кирилла тоже родила мать-одиночка, причем в шестнадцать лет. Номинальный отец у него был, Петр Виноградов, так оформили документы. Но по факту Петр был его дедом. А вот его мать, совсем юная, хорошая девочка из хорошей семьи, после родов начала беспробудно пьянствовать, и через семь лет, всего в двадцать три года, была убита в пьяной драке.