Влада Юрьева - Слово, образ, миражи

Кирилла воспитал дед, егерь в приграничном лесничестве. Жизнь молодого человека развивалась так, как и следовало ожидать: плохое образование, асоциальное поведение. Но и психолог, и учителя, при всей неприязни к нему, отмечали, что у Кирилла великолепные способности, ясное мышление и настолько хорошая память, что это можно назвать талантом.

Поэтому в его академических провалах винили даже не трудного подростка, а его деда, который чуть ли не силой выволакивал его из школы.

К девятому классу Кирилл стал замкнутым, отучился необходимый минимум и просто исчез.

После смерти деда он давал о себе знать только когда попадался на мелких правонарушениях.

История ее напарника, Германа, оказалась именно такой, как ожидала Ланфен — радовало, что ее профессиональная хватка никуда не исчезла. Его мать, сильная, волевая женщина, родила ребенка «для себя». Но, как и многие матери-одиночки, она не сумела здраво оценить свои эмоциональные возможности. Постепенно она начала шпынять сына, обвиняя его в грехах рода мужского. Естественно, Герман сбежал от нее при первой же возможности — с ненавистью ко всем женщинам.

Картину усугубляло еще и то, что сам он большого успеха не добился. Природа не была к нему слишком щедра, и его рост остановился на отметке в сто шестьдесят восемь сантиметров.

Сколько бы он ни ходил после этого в спортзал, какие бы мышцы ни накачивал, он так и остался недоволен своей внешностью.

С карьерой тоже прорыва не случилось. Герман получил высшее образование, но устроиться смог только продавцом-консультантом в салон мобильной связи. Недовольный всеми гранями своей жизни, он с головой нырнул в философию, сам себя выделил из толпы и жил своими принципами. В которые, как подозревала Ланфен, до конца не верил.

У всех троих не было отцов. По крайней мере, официально обозначенных. Это не такая уж шокирующая деталь и не уникальное явление при статистике по стране. Но такая общая черта настораживала.

Евгений Богданович, напарник Севера, несколько выбивался из этой статистики. Он вырос в Казани — в полной семье. Однако его отец, военный, жил разъездами. Мать наотрез отказалась быть «декабристкой», а когда муж приезжал, они часто ссорились. Из-за чего, никто не знал.

Ланфен предполагала, что из-за ребенка, потому что она видела — Евгений вырос нервным, неуверенным и пугливым. Он научился за улыбкой прятать боль, а такое знание не приходит просто так.

Все это давало повод предположить, что с его отцом все было не однозначно. Но почему это важно? Что связывало этих людей? Всматриваясь в их фотографии, Ланфен пыталась понять, может ли у них быть один отец. На первый взгляд — нет, они совершенно не похожи друг на друга. Но разве это что-то значит? По разбежке возраста, они, в принципе, могут быть детьми одного человека. Старшей в этой группе, Марине, тридцать девять лет, младшему, Евгению, двадцать четыре. Пятнадцать лет разницы, нормальный срок сексуальной активности для одного мужчины.

Ланфен нашла все данные, что могла получить в таких условиях, но этого оказалось недостаточно. Значит, нужно было менять условия.

Анализ ДНК даст ей гораздо больше, чем любое рассматривание фотографий. Конечно, отца он не выявит, но поможет узнать, приходятся ли эти люди родственниками друг другу. В Москве у нее были знакомые, которые могли все организовать быстро. За вознаграждение, ясное дело, но к этому Ланфен была готова. Она уже собрала образцы — в общей душевой, где все бросали свои личные вещи, сделать это было несложно.

У нее была и еще одна причина вернуться в Москву: она хотела встретиться с Александром Армейцевым. Поговорить с ним не по телефону, а лично. По телефону врать гораздо проще! Он может знать больше, чем сказал им. Тронов, кажется, тоже догадывается об этом, но он недостаточно заинтересован в деле, чтобы разбираться в таких тонкостях.

Ланфен как раз собирала сумку, когда в дверь ее комнаты постучали. Это точно не Герман — он не стучит, он вваливается сюда, как к себе домой. Да и потом, он до обеда возвращаться не собирался! Ланфен отложила сборы, чтобы открыть дверь.

На пороге стояла Александра. Она выглядела неуверенной, бледной, как после бессонной ночи, и даже слой блеска не мог спрятать пару маленьких порезов на опухших губах.

— Саша, что-то случилось? — нахмурилась Ланфен.

— Нет, извините, что отвлекаю вас, — виновато улыбнулась она. — Но мне очень нужно с вами поговорить.

— Конечно, заходи!

Они прошли из комнаты на кухню, Ланфен поставила чайник на плиту, достала чашки. Саша тем временем задумчиво смотрела в окно.

— Это не касается проекта… По крайней мере, не расследования, — уточнила она. — Я пришла к вам, потому что вы психолог. Так указано в досье.

Еще одна! Сначала Марина, теперь она… Впрочем, злости или даже раздражения Ланфен не чувствовала. Она просто поняла, что испытывал Дамир, к которому все ходили за медицинскими консультациями на предыдущих этапах. Что ж, этого, наверное, не избежать, профессия обязывает.

— Я буду рада помочь, если смогу. Давай на ты, так все-таки проще.

— Хорошо, — кивнула Саша. — Это касается не меня, а Кирилла… Ты можешь не рассказывать ему об этом разговоре?

Вот теперь Ланфен заинтересовалась. Кирилл был связан с ее личным расследованием, а его напарница могла узнать его лучше, чем кто бы то ни было!

— Я ничего не расскажу ему. Как минимум потому, что сегодня я возвращаюсь в Москву.

— Что? — удивилась Саша. — Почему?

— По личному вопросу. Там ведь жизнь продолжается… Мне придется покинуть проект, а Герман останется.

— Велика радость!

— Как есть. Но я пыталась сказать, что вряд ли я буду общаться с Кириллом в ближайшее время, так что на этот счет можешь быть спокойна. Так о чем ты хотела поговорить?

Саша замялась, подыскивая правильные слова. Ланфен не давила на нее, она просто готовила чай.

— Я увидела у него шрамы, — наконец решилась Саша. — Он переодевался, я случайно заметила… На спине их очень много, особенно одного вида. Я спросила его, безо всяких обвинений, но он отреагировал довольно резко. Понимаю, что это не мое дело, и все-таки я поискала в интернете и нашла, откуда берутся такие шрамы. Думаете, я поступила слишком нагло?

— Вовсе нет, — заверила ее Ланфен. — Он твой напарник, а значит, ты имеешь полное моральное право волноваться за него. Так что ты нашла?

— Это шрамы от розог. Представляете? Мы ведь в двадцать первом веке живем, какие тут розги! Да, эти шрамы старые, но Кириллу всего двадцать девять лет, так что это не могло быть слишком давно. Получается, его сильно били… в детстве… Это вообще никак не влияет на расследование, а значит, не связано со мной. Меня должно больше беспокоить то, что он уголовник! Но я не могу перестать думать об этом… Я не понимаю, что с ним случилось! Я решила, что, может, вы поможете мне… Как думаете, что мне лучше сделать? Притвориться, что я ничего не знаю, или снова спросить его?