Влада Юрьева - Слово, образ, миражи

Ответом ему был долгий, выцветший от усталости взгляд. Осташов медленно поднялся, отпер один из сейфов, достал оттуда маленькие стеклянные стаканы и бутылку с темной жидкостью, в которой этикетка выдавала травяную настойку.

— Традиционный алкоголь не признаю, — пояснил он. — Хотя от хорошего коньяка бы сейчас не отказался… Но кто же знал, что он понадобится!

— Пьете на работе?

— Только по особым случаям. И вы такой предоставили.

— Значит, я прав? — Север не ожидал, что будет так просто.

— Правы, но лишь частично. В самом главном вы все-таки ошиблись. Эта больница для меня — не инструмент наживы. Это жертвенный алтарь, на который я бросил всю свою жизнь.

— Если я ошибся, буду рад узнать, как все произошло на самом деле.

Осташов залпом выпил стакан настойки, поморщился от горького вкуса и заговорил. Ему теперь не было смысла отмалчиваться…

Когда он пришел работать в больницу, она только-только восстанавливалась после не самых лучших времен. Персонала остро не хватало, а те люди, что еще работали в Степновичах, были озлобленными и вечно уставшими от безденежья. Они воровали все, что имело хоть какую-то ценность, и пациентам доставался сущий мизер — и в плане питания, и в плане лекарств. Даже в обычных больницах врачи порой черствеют душой, а в психиатрической лечебнице пациентов и вовсе за людей не считали.

Кто-то другой мог махнуть на это рукой, но не Осташов. Он привык полностью отдаваться своему делу, если речь шла о медицине. Он не был сентиментален и не спешил сюсюкать с пациентами, да и трезво оценивал их состояние. Но он неизменно верил, что здесь лечатся люди.

Многим из них можно помочь, а другие заслуживают того, чтобы им обеспечили достойное существование.

Но для этого нужен был ремонт корпусов, новая мебель, сотрудники, лекарства, хорошие продукты… А все это представляло проблему при урезанном государственном финансировании и при том, что многие колхозы, где раньше больница закупала дешевую еду, закрылись, а деревни опустели.

Осташов сразу понял, что нужно искать спонсорскую помощь. Чего-то ему удалось добиться за счет старых связей и знакомств, но здравый смысл указывал, почему эти суммы ничтожны.

Если деньги и давали, то из уважения к главврачу, а не симпатии к пациентам.

Он не знал, куда еще податься. Психиатрическая клиника — не то место, где может идти речь о самоокупаемости, а вот расход там велик.

Сам Осташов никогда не додумался бы до того, чтобы продавать органы. Он слишком ценил жизнь. Но ему подсказали это решение: со своим предложением пришли «знакомые знакомых».

Девушка из богатой семьи срочно нуждалась в донорской почке, счет пошел не на месяцы даже, а на недели, но подходящих вариантов не было. Она, молодая, красивая, мама двух детей, должна была умереть — тогда как Степновичи были полны никому не нужных людей с великолепными органами. Для кого-то одного это была бы жертва — которую такой человек даже не заметит! Зато деньги, полученные больницей, станут благом для всех.

Несмотря на поверхностную очевидность ситуации, решение все равно далось Осташову нелегко. Он не спал ночами, взвешивал все за и против… Однако время поджимало, нуждающаяся в пересадке девушка могла умереть в любой момент.

Он дал свое согласие. Осташов сам провел операцию по изъятию органа, обеспечил пациенту лучший уход — даже при том, что сам этот человек был недостаточно вменяем, чтобы оценить потерю, а семья от него отказалась. Донор выжил, и в последующем ему всегда уделялось особое внимание, чтобы отсутствие почки не сказалось на качестве его жизни.

Свою совесть Осташов успокаивал тем, что случай единичный. Но это он зря: ящик Пандоры уже был открыт. К нему обратились снова. А он получил возможность увидеть, как преображают больницу деньги, убедился, что жизнь пациента-донора вообще не изменилась. На этот раз согласие поступило гораздо быстрее.

Заказчики, работавшие с Осташовым, мгновенно уяснили основной принцип: нужно было запрашивать такие органы и ткани, удаление которых не убивало бы пациента. Таким образом, между ними и главврачом установилось гармоничное сотрудничество. Время от времени пациентам приходилось идти на невольную жертву, чтобы обеспечить достойный уровень жизни всем остальным.

Осташов не воспринимал это как норму, но старался видеть картину целиком. Больница преобразилась, он набрал собственную команду. На себя лично он не тратил ничего, на свою семью — тоже, потому что давно отстранился от жены и выросших детей, да и они слабо представляли, чем он занят.

На убийство он пошел всего один раз, и то тогда, когда считал это абсолютно необходимым.

Потребовалось сердце, чтобы спасти попавшего в реанимацию подростка. Осташов выбрал для этого пациентку, которая много лет не вставала с кровати — у нее с детства диагностировали серьезную задержку развития.

Чтобы пройти этот путь до конца, Осташов лично умертвил ее. Ему важно было знать, что все произошло быстро и она не страдала. В дальнейшем он указал в заключении, что причиной смерти стал инсульт, тело кремировали, за прахом никто не приехал. Урну захоронили на деревенском кладбище — там был отведен целый участок для пациентов больницы.

Своим заказчикам Осташов сразу дал понять, что такое больше не повторится. Если у него еще хоть раз попросят жизненно важный орган, он просто прекратит сотрудничество, чего бы это ему ни стоило. Заказчики сообразили, что лучше не настаивать, и вернулись к прежнему режиму работы.

За то время, что Осташов работал главврачом в Степновичах, он передал на «благотворительность» десятки органов. Но смерть была только одна, в этом он был абсолютно уверен. И даже в том случае он провел процедуру захоронения по всем правилам, ему и в голову не пришло прятать труп на болотах.

Поэтому находка, сделанная на ферме, стала для него шоком. Он не знал, что и думать! С Тадеушем Мацкевичем он никогда не сотрудничал, не выделял этого охранника на общем фоне, а тот, в свою очередь, не знал, чем занимается главврач.

— На Мацкевича поступали жалобы, да, — пояснил Осташов. — В частности, Раиса была довольно эмоциональна в этом вопросе. Но даже она обвиняла его в нарушении дисциплины и сексуальных отношениях с пациентками, не более. Скажу прямо, это не то, что способно меня насторожить.

Когда обнаружили труп, да еще и застарелые кости, Осташов не знал, что думать. Он не мог избавиться от ощущения, что это все же связано с больницей, и был совсем не рад, когда расследование милиции застопорилось. Возможно, у него под носом творилось нечто чудовищное, а он и не догадывался об этом!

Он попробовал искать пути решения сам, просмотрел отчеты за долгие годы. В больнице никто не пропадал без следа, а смертность среди пациентов даже уменьшилась с его приходом!